Вернадский. Дневники 1917-1921.

О здешних украинских делах напишу позже. Думаем возобновить «Полт[авский] день» – его закрыли большевики – но теперь опять хуже, т. к. это запрещение было снято украинской властью – а теперь она не очень сильна.

Я здесь очень много и хорошо работаю над большим трудом – живое вещество в его геохимическом значении – и каждый день несколько часов над ним сижу. Конечно, очень трудно без книг и выписок – но думаю, что вчерне закончу схему всей книги, а затем уже буду отделывать и писать позже. Работы — хорошей – года на два – но мне кажется, это будет завершение всей моей научной работы, т. к. то, что я могу здесь сказать, в смысле обобщений во многом – и даже очень многом – новое и, мне кажется, очень нужное для развития науки. Иногда у меня являются сомнения, но они рассеиваются, когда подхожу с холодным рассудком. Работа, конечно, очень много дает мне. Не знаю, когда удастся уехать, но думаю, что едва ли долго продержатся большевики в Петрограде. Очень, конечно, сложные отношения с немцами. Ну обо всем этом как-нибудь напишу. (ГАРФ. Ф. 5102. Oп. 1. Д. 466. Л. 18— 18 об.)

Из письма В. И. Вернадского Я. В. Самойлову.

Полтава. 3 января 1918 г.

Сейчас мы все здесь, кроме Георгия с Ниной, который профессором в Перми, где жизнь идет довольно нормально. 20-го были выборы, но мы до сих пор не знаем результатов. Здесь у нас сегодня, по-видимому, вновь захватили власть большевики, а представители Рады скрылись. Это уже второй раз за этот месяц. Не знаю, насколько это прочно, но в последнее время украинцы терпят поражения – потеряны Харьков, Екатеринослав, связь с Доном. Настроение войск (и украинских) сильно большевистское, и большевистски настроена деревня. Здешние большевики на этот раз выступают как украинцы; их распоряжения и публикации на украинском яз[ыке]. Помимо этого у нас был пьяный разгром винных погребов и некоторых магазинов на праздниках. Он был остановлен обывателями, но они были разоружены большевиками, захватившими власть. Что будет в ближайшем будущем, совсем не ясно. [...] Ниночке сейчас лучше. Она здесь работает в земстве (заведует Педагогическим бюро) благодаря своему хорошему знанию украинск[ого] языка. После долгих колебаний она решила вновь вернуться к старым своим интересам – к филологии – и опять вернуться на ист[орико]-филол[огический] факультет. Я очень этому сочувствую. [...] По-моему, у нее очень большие способности и интерес к языкам. Она сейчас заучивает очень недурно (и учится) по-английски и изучает польский язык. Останется, думаю, в Полтаве и дальше. Но сейчас так трудно что-нибудь решать. (Архив РАН. Ф. 518. Оп.3. Д.145. Л. 7–8 об.)

Из воспоминаний В. И. Вернадского

В Полтаве, как и везде на Украине, намечалось течение хлеборобов, более сильное, чем более интеллигентное течение радикальной Рады. Национальный оттенок его был более слаб, но он нашел поддержку в немецко-австрийском командовании, оккупировавшем вскоре Украину и на время отрезавшем ее от остальной России...

В Полтаве я писал свою рукопись, для которой я мало сделал в П[етрограде]. Здесь я был лишен сколько-нибудь больших библиотек, но приходилось так много мне читать нового, что я находил относящееся к моей теме и в библиотеке Георгия, и в библиотеке сельскохоз[яйственного] общ[ества], председателем которого был Шимков, Полтавского музея и полтавского опытного поля.

Жизнь была так внешне спокойна, что можно было сделать далекие поездки и экскурсии.

Я вновь, как и в прежние годы, тесно связался с музеем, который быстро разрастался. Музей Скаржинской вошел в него, увеличился персонал, штатные места (Зарецкий, Щербакивский, Гавриленко). Работала молодежь... Интересовали вопросы, связанные с ископаемыми почвами.

Точно место наших поездок не помню. [Один из] местных хлеборобов, по фамилии как будто Клименко (у меня записано), владелец имения, где находятся Гонцы, подарил музею участок земли, чтобы сохранить эту палеолитическую стоянку. Он произвел новые раскопки, и я сделал с ним и с Олеховским двухдневную, кажется, поездку в Лубны и в Гонцы. В Лубнах я встретился с местным любителем истории стариком Остряком, кажется, и археологом (который выпустил историю иллюстрированную Украины, научного значения не имеющую). В Лубнах я смотрел моренные отложения (две морены), в Гонцах раскопки чрезвычайно интересны. Для меня ясно, что мамонтовые бивни и кости были искусственно собраны человеком. Мне помнится, что описание этого разреза было мной оставлено в Полтавском музее. Не помню теперь, где и как мы ночевали. Мы заезжали в Гонцах или поблизости к местному мелкому помещику, сколько помню, Боярскому, тоже любителю старины. Он говорил, что его усадьба с многостолетними дубами представляла часть Вышневетчины и пережила рутину 17 века.