Ужасно, что город ждет немцев как избавителей. Нет суда, полный произвол, не обеспечена честь близких, жизнь. Живешь как илот45
. Ведь «советская» власть означает неравенство для несоциалистов. Ненависть растет. А тут позорный мир, гибель России и ужасы убийств из-за угла – там, где это безопасно, и позорное бегство и отступление перед немцами. Некоторые даже считают, что и сейчас борьба с немцами в Украине — сговор большевиков, т.к. немцам выгодно прийти – иначе по договору они бы здесь не были. И измученные люди здесь с ужасом видят, что они ждут немцев без того негодования, как думали раньше, даже как людей, которые дадут возможность передохнуть.Ужасы Глухова, Севастополя, Симферополя, Ростова и Новочеркасска, Кронштадта и Свеаборга, и Кунгура и тысячи мест. Масса замученных и избитых, истерзанных людей... Какой ужас и какое преступление. И какая без героев и каторжная русская революция.
Сразу погибла не только вековая историческая задача русского государства – конституционность, еще недавно казалось близкой. Но погибла и народная вековая задача – земля. Сейчас ясно, что это немыслимо. Это может сделать могучее независимое государство, а не раздробленная Россия, попавшая в кабалу немцу. Земля помещиков попадет теперь в немецкие руки и дешево.
Говорят, к идущим сюда украинцам (и немцам, которых немного) присоединяются массами офицерство и юнкера. Они полны ненависти и горя. И глубоко чувствуют чувство унижения.
Мысль невольно останавливается над ближайшим будущим. С Украиной будет трудная, едва ли выполнимая задача. Создать государство, не опираясь ни на кого. Создать армию и восстановить старую традицию? Но это же совсем непрочно.
Работаю много над живым вещ[еством]. И здесь нахожу опору. Сильно презрение к народу моему и тяжело переживать. Надо найти и нахожу опору в себе, в стремлении к вечному, которое выше всякого народа и всякого государства. И я нахожу эту опору в свободной мысли, в научной работе, в научном творчестве. Удивительно, как все новое и новое нахожу я, возвращаясь много раз при отделке к своей работе. Так и сегодня – впервые стала ярка мысль о геохимическом значении выделении организмов, в том числе и таких, как экскременты, и таких как смена листвы и т. п.
И стал ясно вопрос о соотношении между количеством живого вещества и отмершего. Не случайно и должно быть соотношение между одновременно существующими на земной поверхности – живой и умершей материей.
Пишу. Дома все спят. А на улице – треск пулемета. Человек привыкает ко всему.
Читал Ветгема, Гертнера, но больше всего Достоевского. Прочел два тома сплошь и теперь читаю 3-й – «Записки из М[ертвого] дома». Как странно. Я не мог читать Достоевского раньше. Кроме «Записок из М[ертвого| дома», гимназистом прочел «Преступление] и наказ[ание]», «Бедные люди», позже не всех «Карамазовых» и «Идиота». Мне тяжел был его анализ и его представление о людях. Но сейчас, когда пришлось столько пережить! Я читаю Достоевского как великого
Он же ясно понимал и ту заразу, которая проявилась в русском нигилизме, прообразе большевизма.
Как странно – слышать пулемет и не знать, происходит что либо в городе? Мы живем на окраине, в глухом переулке, и наша комната во дворе. Но всегда могут и ворваться, и мы чувствуем себя во власти разбойников. Это и есть то чувство, которое делает терпимым даже немецкое нашествие...
Чтение Достоевского открывает передо мной много нового – нового мне великого писателя-гуманиста. И такие вещи, как «Белые ночи» или «Маленький герой». В них сквозит та мысль, которая дорога мне. В жизни человека иногда настоящей жизнью является один
15/28.III.[1]918