Читаем Вернадский. Дневники 1917-1921. полностью

Ужасно, что город ждет немцев как избавителей. Нет суда, полный произвол, не обеспечена честь близких, жизнь. Живешь как илот45. Ведь «советская» власть означает неравенство для несоциалистов. Ненависть растет. А тут позорный мир, гибель России и ужасы убийств из-за угла – там, где это безопасно, и позорное бегство и отступление перед немцами. Некоторые даже считают, что и сейчас борьба с немцами в Украине — сговор большевиков, т.к. немцам выгодно прийти – иначе по договору они бы здесь не были. И измученные люди здесь с ужасом видят, что они ждут немцев без того негодования, как думали раньше, даже как людей, которые дадут возможность передохнуть.

Ужасы Глухова, Севастополя, Симферополя, Ростова и Новочеркасска, Кронштадта и Свеаборга, и Кунгура и тысячи мест. Масса замученных и избитых, истерзанных людей... Какой ужас и какое преступление. И какая без героев и каторжная русская революция.

Сразу погибла не только вековая историческая задача русского государства – конституционность, еще недавно казалось близкой. Но погибла и народная вековая задача – земля. Сейчас ясно, что это немыслимо. Это может сделать могучее независимое государство, а не раздробленная Россия, попавшая в кабалу немцу. Земля помещиков попадет теперь в немецкие руки и дешево.

Говорят, к идущим сюда украинцам (и немцам, которых немного) присоединяются массами офицерство и юнкера. Они полны ненависти и горя. И глубоко чувствуют чувство унижения.

Мысль невольно останавливается над ближайшим будущим. С Украиной будет трудная, едва ли выполнимая задача. Создать государство, не опираясь ни на кого. Создать армию и восстановить старую традицию? Но это же совсем непрочно.

Работаю много над живым вещ[еством]. И здесь нахожу опору. Сильно презрение к народу моему и тяжело переживать. Надо найти и нахожу опору в себе, в стремлении к вечному, которое выше всякого народа и всякого государства. И я нахожу эту опору в свободной мысли, в научной работе, в научном творчестве. Удивительно, как все новое и новое нахожу я, возвращаясь много раз при отделке к своей работе. Так и сегодня – впервые стала ярка мысль о геохимическом значении выделении организмов, в том числе и таких, как экскременты, и таких как смена листвы и т. п.

И стал ясно вопрос о соотношении между количеством живого вещества и отмершего. Не случайно и должно быть соотношение между одновременно существующими на земной поверхности – живой и умершей материей.

Пишу. Дома все спят. А на улице – треск пулемета. Человек привыкает ко всему.

Читал Ветгема, Гертнера, но больше всего Достоевского. Прочел два тома сплошь и теперь читаю 3-й – «Записки из М[ертвого] дома». Как странно. Я не мог читать Достоевского раньше. Кроме «Записок из М[ертвого| дома», гимназистом прочел «Преступление] и наказ[ание]», «Бедные люди», позже не всех «Карамазовых» и «Идиота». Мне тяжел был его анализ и его представление о людях. Но сейчас, когда пришлось столько пережить! Я читаю Достоевского как великого русского писателя и ищу у него проникновения в народную душу.

Он же ясно понимал и ту заразу, которая проявилась в русском нигилизме, прообразе большевизма.

Как странно – слышать пулемет и не знать, происходит что либо в городе? Мы живем на окраине, в глухом переулке, и наша комната во дворе. Но всегда могут и ворваться, и мы чувствуем себя во власти разбойников. Это и есть то чувство, которое делает терпимым даже немецкое нашествие...

Чтение Достоевского открывает передо мной много нового – нового мне великого писателя-гуманиста. И такие вещи, как «Белые ночи» или «Маленький герой». В них сквозит та мысль, которая дорога мне. В жизни человека иногда настоящей жизнью является один миг. Но из-за этого мига, какую бы разнообразную форму он ни принял (а он может принять самую бесконечно разнообразную форму), вся жизнь человека приобретает иной смысл. Этот миг, иногда, будет ли это глубокий порыв Эроса в разных формах, религиозного переживания и углубления, подвига самозабвения и любви к другим, художественного проникновения или научного творчества или чего-либо другого – философского понимания или действенного проявления личности – безразлично – есть часть того вечного, что строит сущность живого вещества, одним из проявлений которого мы являемся...

15/28.III.[1]918

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное