Читаем Вернадский. Дневники 1917-1921. полностью

Чрезвычайно мне нравится Петр Дм. [Долгоруков]. Сейчас он отрезан от семьи, которую страстно любит и которая сидит без денег в Кисловодске. Проехать туда нет возможности. Умный, кристально чистый в своей мысли, полный гордого сознания осмысленности жизни. Чем больше я в него всматриваюсь, тем больше его ценю. С ним разговор о мелкой земской единице20 – очевидно, тут придется нам ломать сложившиеся раньше убеждения. Для него это особенно тяжело. А мне кажется, что волостное земство и слишком дорого обойдется населению, и принесет в конце концов только вред, вследствие невежества и аморализма русского народа. Будет то, что теперь: дележ беззастенчивый пирога и фамусовщина.

Вчера был у Корол[енко]. Прочел письмо Георгия [Вернадского] о его религиозн[ых] настроениях и о религиозном подъеме в Перми. Письмо производит сильное впечатление. Вл[адимир] Гал[актионович] наиболее терпимо относится – он верит в силу религии, но считает, что должна создаться новая религия, которая в своих обобщениях и космогониях пойдет дальше научных обобщений. В церкви, в частности православной, он видит много темного и думает, что это движение может привести к изуверству, к возвращению старого. Наиболее ярко и определенно Прасков. Семен. [Ивановская] – старый русский семидесятник: для нее религия человечества – социализм. Социализм, признавая его моральное возможное крушение из-за русской революции, считает необходимой стадией и С. Влад. [Короленко]. Этим путем может выработаться более совершенная религия в будущем. Она признает, что социализм как религия более узка – но видит в ней любовь, братство и т.д. В церкви же одни формы, и попытка оживить их может привести только к реставрации. Они совершенно не сознают иррациональной стороны религии.

Для меня эти вопросы сейчас стоят очень остро. Если бы я был безразличен в религиозном настроении 21 или принимал основы христианства, я вошел бы в свободную православную церковь. Но для меня основы его неприемлемы. А вместе с тем я считаю православие (свободную церковь) и христианство меньшим врагом культуры, чем заменяющий религию социализм в той форме, в какой он охватывает массы.

Работаю над живым веществом. Читал Менделеева, Шарпа, Брэма (Птицы, 1) 22, Гребнера, Талиева.

Хочется написать о социализме и о коренных изменениях в мировоззрении под влиянием переживаемого.

12.III/27.II, утро

Вчера вечером кончил книгу Гёффдинга 23 – философию религии, которую когда-то достал для Нюточки и начал читать еще при ее жизни. После ее смерти мне было тяжело ее читать. Время, однако, все стирает и придает всему другой оттенок, легкий оттенок вечности.

Книга чужда мне по настроению. Подчинение религии философии, этике. Мне кажется, несмотря на внешние возражения Г[ёффдинга], дух протестантского рационализма лежит на его идеях. Религию Г[ёффдинг] – суживает; мистицизм исчез, и исчезли такие религии,как конфуцианство. Забывается одно – в религии одно из важнейших – глубокое внутреннее переживание, связанное так или иначе с человеческим (более узкой формы религии) или космическим соборным чувством. Это может быть даже единожды в жизни – как единожды есть молодость, эпоха творчества или развития сил. И однако без общей религиозной жизни и единичные переживания распыляются.

Все эти дни все работаю над жив[ым] вещ[еством]24. Все более углубляюсь. Удивительно, как все время при чтении и при обдумывании – нахожу новое в том, что казалось давно уже исчерпано мыслью. Так и вчера – для меня ясна стала жизнь < мельчайших> на скалах – как бы аккумуляторах ее из атмосферы после дождей.

Здесь идет размножение и рост целой невидимой флоры, посредника между атмосферой и литосферой. А затем вопрос о зарождении жизни – формальная, но, по существу, научно правильная аналогия с переходом из одного физического состояния в другое. Для меня все яснее извечность жизни и столь же новое (жизненная сила?), как радиоактивные явления и т.п. Сегодня с утра мысль о геологической истории кислорода, углекислоты. И новое выясняется в связи с моей обработкой в «Опыте»25. Чем дальше работаю, тем более охватываю природу и больше является новых и новых вопросов.

Читал Брэма, Отчеты Полт[авского] оп[ытного] поля, 191126, Менделеева, Ветгема27.

На днях было в земск[ом] музее 28 – 10.III – заседание лиц, собранных Николаевым по моей инициативе для Полт[авского] кружка натурал[истов]. Вялое. Павловский отстаивал Арх[ивную ] к[омиссию], все-таки что-то делающую, Щербак[овский] – Комиссию охраны пам[ятников]. Он указывал на разграбление церквей и музеев Киева большевиками. Куда-то увозят – через Полтаву два вагона. Неужели верно – идет гибель культ[урных] ценностей!

Это так характерно для народа. В такое время праздники, разврат, вносимый интеллигенцией, еще ничему не научившейся и трафаретной. Вчера новый Шевченко, сегодня год революции и т. д.

Газет нет четыре дня, почта закрыта. Боже, какой убогий идеал – безделье, полное отсутствие духовных интересов, еда, зрелища, нажива. И больше ничего!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное