Вернадский. Дневники 1917-1921.

Вчера очень хорошо работал над ж[ивым] вещ[еством]. Углубляюсь в вопрос о постоянстве вещества – элемен[тарное] сост[ояние] энергии. Все время посится мысль о рассеянии углерода испарениями организмов. Читал Гидерманна: Сравн[ительная] физиология; книжку Hiller’a о сост[оянии] морского воздуха (из его Meeresheil [künde]) ¹⁹²; Stromer v[on] Reichenbach, «Природа». Июнь, 1918; Чирвинский, Геолог[ический] путевод[итель] по Киеву ¹⁹³.

Утром вчера деловой разговор с Васил[енко]. Назначил Ком[иссию] Акад[емии] на вторник. Вас[иленко] тоже склоняется к решению отдельного унив[ерситета] укр[аинского] в Киеве. У Василенко встретил Линеровского, бывшего помощника попеч[ителя учебного округа] в Киеве. С ним и В[асиленко] разговор о комиссарах – «сети украинских шпионов». В[асиленко] говорит, что он это прямо высказал Стешенко, который стоит во главе этой организации.

В М[инистерстве] н[ародного] пр[освещения] и унив[ерситете]. Отсылка бумаг из Ком[иссии] в[ысшей] шк[олы[ не налаживается. Ни Алешо за Волк[овым], ни Лозеев за Крымским все еще не могут наладить дело. Немцы в течение нескольких дней не дают разрешения на выезд в Гомель украинского «урядовца». Чем более я присматриваюсь, тем более вижу полную слабость укр[аинских] уряд[овцев]. Они сами, кажется, не уверены в своем положении.

Был у меня Цитрон – здешний крупнейший издатель. С ним длинный интересный разговор.

18.VII.[1]918

Несколько дней не записывал, а между тем в эти дни шла интенсивная работа и мысли, и деятельности, особенно в связи с высшей школой и Академией наук. Я как-то чувствую, как все глубже и сильнее я охватываю всю эту область жизни и получаю возможность проявления в ней своей волн и своей мысли.

Сегодня – и эти дни – хорошо работал над живым веществом.

Утром заходил Г.Ю. Жуковский, который поступил теперь — из-за денег – на службу в М[инистерство| земл[еделия]. С ним разговор о составлении записки для Ком[иссии] по Акад[емии] наук о заводе оптич[еского] стекла в Изюме и о специальном при нем научном институте. Я в первом заседании ком[иссии] поднял этот вопрос. Обещал составить в течение ближайших недель.

Был Лозеев. Опять не устроил окончательно отъезд. Эти невероятные бюрократы украинские урядовцы! Перед ними бледнеют самые матерые мастера Петербургской бюрократии. Не до чего.

Кордт не мог попасть из-за лестницы. Его записка мною прочтена¹⁹⁴. Требует поправок.

У Василенко. Там встретил Наум[енко]. Обсуждение вопроса о создании ж[урнала] Министерства] н[ародного] пр[освещения] – два языка.

Н. Пр. [Василенко] рассказывал о вчерашнем секретном совещании министров] с гетм[аном] по поводу Мил[юкова] ¹⁹⁵.

21.VII, утро

Так все не записывал. Жизнь не дает возможности вести строгий дневник, тем более, что переплетаются два стремления – внутренние переживания и внешние события – как наблюдатель и как переживающий даже не события, а развертывания внутреннего процесса своей личности.

<Подладило> к кризису министерства. Уже давно Скороп[адский] настаивал на удалении Мил[юкова]. Говорил с Вас[иленко), и тот частным образом предупреждал П.Н. [Милюкова]. Решено дальше выжидать, т. к. неясно было из-за чего и кто стремится удалить Мил[юкова]. Одно время Лизогуб указывал на то, что М[илюков] сделал бестактность, т. к. он не был ни у Д.И. Дорошенко, ни у него – а вместе с тем, говоря с Гаазе и Муммом, он вмешивался в дела Укр[аины]. То же указывал и Дор[ошенко].

Впечатление было, что против Мил[юкова] резко выступал Мумм и за спиной его украинцы— группа около гетмана – Палтов очень подозрительный авантюрист и нечистый на руку – но человек решительный; сейчас самостийник. По-видимому, тут сложная борьба и против к.-д., и против гетманского режима, и за украинскую ориентацию, и сложные немецкие отношения.

11.VIII.[1]918, утро

Не писал много дней – а между тем в это время множество событии и переживаний. Надо было бы записывать, но не хватает силы характера и частично усталость, частично хочется свободное время посвящать научной работе – живому веществу, которое подвигается, и сероводороду, корректуру которого начал после приезда Е. Д. [Ревуцкой], привезшей недостававшие листы.

Сегодня переезжаем вновь на квартиру Павловской, т.к. Добровольские приезжают сегодня из Крыма. Скоро можем очутиться совсем без квартиры...

Эти дни три настроения доминируют в моей душе. Тревога за Ниночку; завтра неделя, как она уехала в Бутово ¹⁹⁶ – а от нее нет никакого известия. Ни телеграммы, ни письма. Боюсь, как она доехала в вагоне, имея место на парах, в темноте – рядом неизвестно кто. Боюсь и того, что она застала в Бутове, т.к. сейчас начали бродить прорвавшиеся шайки вооруженных не то большевиков, не то повстанцев против немцев, грабящих деревенские и помещичьи дома; они прорвались на левый берег Днепра – в уез[дах] Переяславском, Лохвицком. Напрасно ее отпустил в такое тяжелое время. Стараешься себя сдерживать – но чувство все равно внутри и без доказательства в словах или мыслях совершает свою работу. Душа в тревоге.