Читаем Вернадский. Дневники 1917-1921. полностью

После последней записи211 невероятная смена событий. Даже трудно себе представить, сколько пришлось пережить и как резко меняется настроение, психология окружающего. Сейчас в очень широких кругах ожидание большевизма, новой смуты; кроме немногих, широкие круги не верят в прочность созидаемого и считают все движение преддверием большевизма. У многих даже является совсем неправильное отношение – пренебрежительное – к национальному элементу, который явился внешним проявлением движения Петлюры212. Даже удивительно, до какой степени в сознании очень широких слоев выступает на первый план не национальная, а социальная сторона.

Третьего дня, когда думал, что, м[ожет] б[ыть], придется не ночевать дома – начали было занимать верх здания вооруженные солдаты гетмана*213

\* На этом записи 1918 г. обрываются. \


* * *

1919

I

Киев, Тарас[овская] 10, кв. 7

10.II.[1]919 н. с.

Давно не писал; сколько событий! 1

Утром заседание ф[изико]-м[атематического] отделения Акад[емии] наук. Выборы В. Кистяковского. Потом заседание Ко[миссии] по вопросу об организации исследований донецкого камен[ного] угля под предс[едательством] С. Тимошенко.

С Крымским у нового комиссара Затонского2. Масса народу в передней. О Затонском с де Метцем и Зайцевым. П. И. Зайцев о Перфецком в связи с его статьей в «Раде» 3 – я старался молчать.

Все-таки как-то мне не верится в подлость природы П[ерфецкого]. Думаю, что много здесь психоза и отсутствия ясного ума. Крымский [говорил] с Затонским (по-украин[ски]) как большевик. Добились много для АН. Завтра должно появиться в «Киев[ском] коммунисте» 4. В общем, скорее приятное впечатление. Сам 3[атонский] – хорошее (он физико-химик, говорит, что поможет АН). Начало лучшее, чем при Директории.

При Директории на первое место выдвигалось 1-ое (Укр[аинское]) отделение, теперь – наше. Отделение социальных наук представляет опасность. Кр[ымский] старательно избегал о нем упоминать. Я молчал. Зат[онский], когда мы говорили об утверждении Липского и В. Кистяковского, сказал, что этого не надо – временно немедленно должны вступить – вот если бы в отделе социальных – то \далее текст обрывается\.

Обстановка приема довольно путаная – но скорее симпатичная. Молодой любезный секретарь юноша – большевик идейный?

Личков сегодня о Зат[онском] рассказывал, о его постепенном превращении в большевика на почве необходимости считаться с народным нежеланием войны. В результате тот же трагизм – война здесь, когда всюду кончилась.

Заходил сын Косинского. С ним о деле его отца5. Потом с секретарем правл[ения] Академии – Иванцом. В канцелярии Академии и Национ[альной] библиотеке].

Был Личков. С ним общий разговор о религиозн[ом] движен[ии], большевиках, философ[ских] вопросах.

Много народу у нас. Любопытны начала религиозного движения.

Ниночка, со слов Александровской: в Лавре матрос— бывший большевик, публично кающийся в своих преступлениях, как искупление пришедший в Лавру из Совдепии. Наташа о сегодняшних плакатах: Интернационалы! Долой войну. М и л о с е р д и е и л ю б о в ь! Шли и солдаты. На молодежь действует.

Брунет уехал – а в это время его сын становится большевиком (идейным), дочь выходит замуж за сечевика, родственника. Брат на брата...

С Ириной [Старынкевич] разговор о деле. Подбирает литературу. Заходил Б. М. Беркенгейм. Ему тему – титан. Удастся ли организовать работу – столько вопросов!

Беркенгейм о еврейских движениях – Кр[асный| Крест еврейский.

Настроение такое, что большевики не долго. Три-четыре недели. Близость сечевиков. Слух о соглашении украинцев с Антантой и примирении с поляками. Львов отдан, и это чувствуется тяжело. Отъезд в Харьков.

Очень тяжел постой, размещают солдат в квартирах, и обязательное их кормление. Быстро отрезвляет многих, которые видят в большевизме идею единой России. Полное незнание того, что делается кругом, мешает пониманию окружающего.

Багалей, который страшно боится, верно говорит: пережить бы только...

Работал над жив[ым] вещ[еством]. Читал Гилярова: Введ[ение| в философию, Мейерсона6. Любопытно возрождение Фехнера и метафизики. На моих глазах отход Канта.

11.II.[1]919

Богданов. Птицы Кавказа. Steinmann. Персидские поэты Корша7.

С Фехнером встречались несколько раз. В молодости, еще студентом, когда был силен интерес к философии – в связи с психофизиологией, разговоры с Федором [Ольденбургом]. Позже, в эпоху моих занятий философией – ее историей – уже в Москве, и тогда же, несколько раньше, когда я столкнулся с Дельбефом и Лассвицем в своем чтении. Наконец, еще позже, в связи с работами Франсе. Встречал и поклонников Франсе – А. М. Калмыкову. Теперь Гиляров указывает на рост взгляда Фехнера об одушевлении планет. Несомненно, мои представления о геохимическом значении живого вещества идут в унисон с фехнеровской философией8. Может быть, ее развитие и влияние на миросозерцание? Или же это только небольшой ручей в мировом потоке философии?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное