Вернадский. Дневники 1917-1921.

Заходил ко мне молодой студент-ботаник, который будет у меня коллектором. С ним о плане. Вчера в разговоре с Кушакевичем у меня явилась мысль отдельно анализировать мужские и женские особи. Среди деревьев есть. Есть в среде травянистых растений.

Заходил Липский – о ботан[ическом] саде. План иссл[едования] флоры Украины: Липский – Фомин.

С ним и с Багалеем утром об академ[ических] делах: об интригах Тутковского, новом составе.

Были выбиты из колеи. С. Н. Майборода, ищущий работы. Обещал Франкфурт, но он сидит без дела и жены... Затем Гудим-Левкович, который предлагает три комнаты в своей квартире, боится новой реквизиции. У них покорная растерянность – но глубоко проникло чувство ненависти и презрения.

Мария Рейтлингер рассказывала о сходке на В[ысших] ж[енских] к[урсах]. Большевистские студенты нам (говоривший еврей) выдвинули принцип диктатуры меньшинства; у них в руках сила – так цинично и говорили. Мне кажется, этому движению никакого будущего.

Читал Майкова, Czapek, кончил II-ю часть Гилярова о средних веках, много слабее. Ничего не знал о Duhem’e, и, мне кажется, очень внешне оценил мистиков.

Заходила Ирина [Старынкевич], с ней в связи с моей работой о кристаллизации и анализах.

18.IV

Долго не писал – а между тем огромные изменения ¹⁶. Развал жизни увеличился, И не видно ни в чем улучшения. Много научно работал, и это главная часть моей жизни. Мне кажется, культурная личная работа у многих углубляется.

Утром был на станции энтомологической, осматривал препараты Зин. Степ. Головянко. Глубокий специалист, очень образованный зоолог с болезненно искусственно ограниченной областью – личинки пластинчатоусых. Ее берет глубоко. Интересен разговор.

Оттуда заходил в Библ[иотеку]. Носов, Кивлицкий. Смотрел вновь поступившие библиотеки Головачева и переданную из Книжной палаты библиотеку, найденную в подвалах дома Терещенко \далее пропуск в тексте\. Разговор с Маневичем, евреем, занимающимся историей еврейского искусства. Обещает всячески содействовать росту еврейского отдела. С Кивл[ицким] о росте библиотеки и выборе Быковского в младш[ие] библиотекари. Об арестованном Понитенко послали библиотекари заявление отсюда.

У Крымского – по делам Акад[емии]. Кр[ымский] обещал переговорить с большев[иком] Бутвиным по поводу Педагогического музея (отнимают), Ольг[инской] гимн[азии]. Он рассказывал разговор с Тутк[овским] об Оппокове. Т[утковский] не хочет его пропускать – Кр[ымский] считает О[ппокова] украинцем и всячески проводит. В общем, тяжелые все это явления в истории Акад[емии]. Но Кр[ымский] у большевиков – надежда.

Занимался хорошо жив(ым] вещ[еством]. Читал Дм. Сокр. [Старынкевичу], Ир. [Старынкевич], Рейтлинг[ерам] дальше свою первую главу.

Приходила Горопынская, дв[оюродная] сестра М. В. Павловой, искать место (библ[иотекаря]).

Совершенно неясно, что делается кругом. Газеты все врут, и печати нет. Падение печатного слова поразительное – но средний русский интеллигент мало чувствует – на Западе [это] невозможно.

Читал Cl. Bernard, Comptes Philos. III-еn, Тутковский, Карст[овые] явл[ения], Глинка. Почвоведение¹⁷. Майков. Стих[отворения].

19.IV

Уже больше года выброшен из Петрограда. Вторая Пасха. Прошлую – в Полтаве. И все впереди еще нет никакого выхода, и все по-прежнему задыхаешься в мешке. Когда-то С. Трубецкой говорил про наши заседания в Московском унив[ерситете] перед 1904 годом: мы говорим и обсуждаем в завязанном мешке. В большем виде все это правильно для теперешнего времени.

И вторая Пасха без Нюточки.

Утром в Ботаническом саду у Липского и Фомина. В связи с необходимостью добиться Голос[еевского] леса. Липский очень инертен и не был еще. Убедил его направиться к Тимошенко и с ним сговориться. Передал Липскому список растений, резко отличающихся по склонности к отдельным хим[ическим] элемен[там],— очень еще случайный и не полный. Думаю, что организмы гораздо более химически различны, чем думают. Грозит опасность как Ботан[ическому] саду (будут пускать всех), так и библиотеке. Власть в руках невежественных «испанцев», как здесь говорят. Невольно антисемитизм даже там, где его не хотят. Ф[омин] рассказывал, что комиссары, молодые евреи с семьями, были в саду, хотели проникнуть и в научную часть – но удовольствовались тем, что лежали на траве перед его домом. А публика такая: дама со студентом явилась и срезала всю коллекцию кавказских ирисов.

С Хмаладзе о его работе: сбор весенней флоры.

Встретил В. А. Караваева – экскурсирует и в этой работе забывает происходящее.