Читаем Вернадский. Дневники 1917-1921. полностью

Багалей постарел, болен. Мне кажется, он скрыто переживает и крушение своих украинских надежд и совершенно подавлен разгулом большевизма. В Академии он готов на всякие уступки и, мне кажется, сейчас он замазывает все свои прегрешения. Атмосфера семьи у него совсем не украинская. Дочь и зять Татариновы — кадеты. Подобно Кр[ымскому] Багалей иногда утешает себя мыслью о слабости ДА, сейчас подчеркивает неудачи Колчака.

Сведения эти идут из нац[ионального] объед[инения] 7. Газеты к.-д. «Новая Россия» (Хар[ьков]) и «Ю[жный] кр[ай]» – их достать трудно, нет бумаги, не могут распространяться. Идут и всюду можно достать офиц[иальные] орг[аны] «Родина» и «Нар[одное] слово». Социалист[ической] печати нет.

Харьков производит впечатление гораздо более устойчивое, чем Киев. Жизнь входит в свои права очень сильно.

Баг[алей] указывает, что кооперативы теперь сильно увеличат работу на культур[ные] учреждения. Несмотря на то, что харьковские кооперативы считаются не украин[скими] и там сейчас очень энергично проводится работа на помощь укр[аинским] учреждениям]. На гимназию имени Б. Гринченко отпущено до 300 000 р.

По словам Тат[аринова], укр[аинские] партии в Харькове имеют ничтожное значение. В деревнях тоже.

Жизнь начинает развиваться. У нее одно состояние станции ясно указывает на то, что начинается стремление к порядку – на пример] на Сортировочной.

Издательства в Х[арькове] только кооперативов. Книги дороги, но все идут.

Баг[алей] указывает, что теперь надо пережд[ать], а затем будет совсем не то, что теперь пытаются воссоздавать.

Взятие Курска, надо думать, будет иметь огромное значение!

Вчера вечером разговор в связи с чрезвычайкой. У всей молодежи, исстрадавшейся, посещавшей места убийств и пыток – молодых девушек – страстное чувство мести 8. Разговоры о мести, недовольство простым расстрелом убийц очень сильно. Хотят и прямо говорят о том, что необходима для них мучительная смерть.

И в поезде слышишь о том же. Ехали бабы, бывшие в местах убийства, в чрезвычайках Киева. В Харькове, говорят, все это было в гораздо меньшей степени.

Антисемитизм чрезвычаен. «Жид» – слово, принятое в обществе, где я еду. Ясно сознают о невозможности ограничения прав евреев по закону – но желают и говорят о необходимости ограничения их фактического – общество не будет их пускать. Очевидно, это то настроение, какое в Америке существует по отношению [к] юридически равноправным черным.

Ростов-на-Д[ону]. 10/23.1Х.[1]919

Приехали в Ростов. Сегодня уже видел ряд людей и сразу вошел в оригинальную новую жизнь слагающейся России с ее неясностью и в то же время, мне кажется, с действительной большой силой.

Уже одни разговоры с Виноградовым на фоне консервативной помещичье-чиновничьей семьи, измененной до чрезвычайности событиями жизни, указывают мне на новых людей грядущего.

В Ростове уже не чувствуется большевизм. Это все далеко, и здесь идет своя жизнь со всей ее сложностью.

Сегодня несколько нездоров, на пище св[ятого] Антония – но в общем чувствую себя недурно.

Сперва был у Долматовских (прис[яжный] пов[еренный] и деловые люди – Арон Моис[еевич| и Адель Марк[овна]). Через дам, которых я там застал, созвонился, с кем нужно. Приняли меня очень дружески и любезно и обещают устроить комнату. Все попытки поместиться в гостинице были неудачны, все реквизировано и в общем можно поместиться только на частных квартирах. Поместился у Иоан. Ал. Малиновского на одну ночь, а затем Долматовские обещали устроить. Сам Иоанникий А[лексеевич] уехал за семьей в Эссентуки, и здесь распоряжается его дочь Ольга; через Пав. Ив. Новгор[одцева].

С Павлом Иван, большой разговор; они уже послали телеграмму в Киев, признавая Акад[емию] наук несуществующей и предлагая сдать все имущество Ак[адемии] н[аук] мне, как российскому академику, на хранение. Послали телеграммы мне и Спекторскому, вызывая нас сегодня, но этих телеграмм я не получил.

Он говорит, что я знаю всех людей, которые здесь стоят у власти9, что они не хотят и не будут ничего разрушать, и что весь вопрос заключается в том, как сохранить; предлагают частное научное общество «Киев[ская] Ак[адемия] наук», которое получает субсидию от казны и затем будет превращена в Киев[скую] Акад[емию] наук вместе с Научн[ым] институтом в Москве, который сейчас не сможет существовать как частное учреждение, т.к. капиталы все его уже недостаточны и надежды на получение других погублены разрухой. Другой путь – временное существование Академии н[аук] – как бы отделения Петрогр[адской] – в виду нахождения АН вне пределов теперешней российской власти. Я считаю оба этих пути неправильными и неприемлемыми, и буду в этом смысле говорить позже. Сегодня не хотел говорить, не повидавшись с Тим[ошенко].

Весь разговор с П. Ив. [Новгородцевым], в конце которого пришел А. Васил. Кривошеин, который пересидел меня, заключался в информации П. Ив. о положении дел. Меня интересуют гл[авным] обр[азом] дела иностр[анные].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное