Вернадский. Дневники 1917-1921.

Встретил И. Г. Чарыгина. Очень интересный разговор. Он считает неизбежным здесь погром ¹⁸. Его впечатление, как и мое, что большевизм доживает. Он говорит, что в преследовании большевиками кооперативов есть элемент антиукраинского движения. К ним посадили своего агента – начальника – [из] невежественных евреев. Ч[арыгин] рассказывал, что видит много приезжих представителей русских кооп[еративов]. Они считают, что в июне в России большевизма не будет, ибо все их ненавидят и за них не стоит никто. Что будет здесь – неясно. Его сведения из Одессы — начался голод и в этом винят (как и в Киеве) большевиков.

Ясно одно – положение неустойчивое, большевизм продержится некоторое время, но им изживется социализм?

Говорят, что крестьяне не сеют яровых не на своих землях. В России много незасеянных озимых. Голод? Его многие теперь боятся. Могут ли одни озимые на Украине при более правильном государственном управлении обеспечить население от голода?

Церкви переполнены молящимися. Большие хвосты идущих к плащаницам, стоят и на улице. Киевляне говорят, что такого наплыва к церквам они не видели.

Теплый день, поют птицы, все зеленеет,— а внутри тяжелое и безысходное положение.

Говорят о закрытии некоторых церквей – м[ежду] пр[очим], университетской – люди потеряли голову,— ведь это верный путь к погрому.

Работал много над живым веществом. Читал Мейерсона, Дюкло о Пастере, Кл. Бернара, Карпова – натурф[илософа], Сетунина – Млекопит[ающие] Кавказа ¹⁹.

Заходил Кр[ымский]. О делах Акад[емии] и национальной библ[иотеки]. После моего с ним объяснения все-таки чувствуется натянутость: у него осталось отношение ко мне, как к врагу его идеи о национальности; у меня, как к человеку, которого дружеское, общечеловеческое чувство не выдержало испытания жизни. Его впечатление, что большевизм надолго. Он сочувствует занятию ими Галичины как акту объединения. По его словам, Угорск[ая] Русь занята словаками.

20.IV

Мы оба смотрим на Венгерскую советскую респ[ублику] ²⁰ как на проявление силы еврейства.

С Липским большой разговор в связи с флорой Украины— был о границах Укр[аины]. Я считаю [их] этнограф[ическими]. Даже если никакого элемента политич[еской] обособленности в Украине не будет (возможно, но мало вероятно?), то и то Киев должен быть научным центром вне пределов политич[еской] России. Удивительно мало знания о Галичине и Уг[орской] Руси у натуралистов: мало занимались. Лишь поляки сохранили больше связи. Считаю, что в сферу духовного влияния должны входить Балканы и все Черное море.

Как Кр[ымский], так и с нами живущие типич[но] русск[иe] интелл[игенты] – врач Ек.Ив. Шиловцева, умный и хороший человек. ассистент Добров[ольского] – все не могут признать, что большевики хуже старого режима. Для Кр[ымского] понятно – украинство, для Шил[овцевой] – все еще не отмершие идеалы «настоящего социализма». А это переходный период. Мне кажется, идейно начинается смерть социализма.

Присматриваясь к молодежи, мы видим для многих потерю идеала без замены его новым. Будет идеал business?

С Ниночкой и Жедринскими в соборе Софийском. Вернулся к утру,— по большевистскому времени в 5 ч[асов] у[тра]! «Разговлялись» (без поста) у Жедринских. Настроение только нерадостное. Выстрелы и ракеты заставляли многих вздрагивать и действуют нервно. Слишком много связано с ними и ожидается от них крови.

С Ниночкой в городском саду – рано утром. Хотелось – в такую чудную погоду – Днепра и гл[авным] об[разом] дали. Город давит. Ниночка все время ценит так «мелочи жизни», как мы не ценили – старый обычай ей дорог, нам был безразличен. Она не раз поднимает об этом разговор. Новые настроения.

Встретились в саду с Л. С. Личковым – с Ниночкой будут рисовать. Он смущен, как и все в Киеве, Антантой: известия о сдаче Севастополя расклеены, и учитывает возможность большого господства большевиков.

Э. Л. Добровольский рассказывал о приехавшем из Москвы военном: голод, резкое повышение недовольства большевиками, пропал страх перед ними и ропот открыто идет по улицам.

29.V.[1]919

Давно не писал. И болен был, и тяжело записывать среди террора и бессмысленных переживаний средневековой жизни. Удивительна ирония судьбы — к чему пришло русское освободительное движение – к полному попранию человеческих условий существования. Кругом в обществе и народе все больше накапливается ненависти, безразличия к жизни, тупого отчаяния. Подымаются дикие инстинкты самосохранения. Напоминает то, что должны были переживать культурные народы и общества, когда захватывали их другие завоеватели, с иной идеологией. Мне больше всего напоминает происходящее завоевание культурного греко-римского мира магометанством, времен халифата. Только уже исчез фанатизм, так как сторонники – идейные – большевизма – ничтожны.

Вчера утром Совет Ком[итета]. Пытаемся организовывать дело. Среда инженеров, техников, большевистских деятелей, связанных

\далее текст обрывается \ ²¹

II

5/18.IX.[1]919

Вагон Киев – Полтава. Яготин