Читаем Вернадский. Дневники 1917-1921. полностью

Большой разговор с П. Ив. Лебедевым о характере его курса по кристаллографии физической, о полиморфизме, явлениях кристаллизации, кристал[лической] энергии. Он воспринимает мои идеи. Ясно, что то, что я не издал в 1905 году, является до сих пор новым и многое известно только мне. Так странно видеть возрождение своих идей, когда они лишь мельком затронуты мной в литературе. Я касался этих идей и работал в этой области с 1890 по 1910, печатал очень мало. Убеждаю его заняться полиморфизмом в той степени, как это необходимо для выяснения основного вопроса, есть ли полиморфизм в пределах класса для одного и того же химического соединения. Это основной вопрос, и П. И. [Лебедев] это, мне кажется, понял.

Так странно вновь возвращаться к задачам, давно (экспериментально с 1905) оставленным исканиям. А я вновь подхожу к тем же вопросам с разных сторон и, м[ожет| б[ыть], следует обработать и издать 2-ую часть моей кристаллографии. Мною много сделано, и я знаю, что там много другим неизвестного.

Странное, очевидно, у меня отношение к самому себе: я отношусь как к чему-то стороннему. Познаю себя эмпирическим путем, оценивая себя по сравнению с другими и по отношению других ко мне. Этим эмпирическим путем увеличивается мое «мнение о себе», но это оставляет меня холодным и безучастным. Я не то что считаю себя выше окружающих, но я сознаю, что я выше, чем я думал. Но что из этого, когда ясно чувствуешь, что сознание захватывает только небольшую частицу сущего, а то, что получается иным, не сознательным, не логическим путем, составляет в конце мою личность, есть явление иного порядка. Его нельзя одеть в детские пеленки логического выражения, к нему не подходит выраженная в словах или образах оценка своего положения среди окружающего.

В разговоре с С. Вл. [Паниной] я как-то сказал, что сейчас (в ответ Юреневу о возможности или невозможности – моральной – уехать и отдаться научной работе в связи с зоологическими украинским и великорусскими настроениями) я пришел к заключению, что опору в жизни я нахожу только в самом себе и только в глубине своей личности я считаюсь в своих моральных решениях. С. Вл. [Панина] говорит, что она давно руководится тем же самым. Сейчас я чувствую, когда я опираюсь на самого себя, что я как бы углубляюсь в какую-то глубь, в какую-то бесконечность и этим путем нахожу такую опору в своих решениях в окружающей жизни – на поверхности, какой не ожидал. Точно в окружающей меня бурной стихии и сижу на прочной и неподвижной скале.

Видел пришедших со мной повидаться Александ. Федоровича Лебедева, Ренгартена, Чарноцкого. Встретились очень дружески. Лебедев, как всегда, интересен и оригинален в своей научной мысли. С ним разговор об университетской] и научной работе. Н.Г. Холодного он считает средним ученым. Занят был и Одессе над вопросом о единстве углеродистого питания хлорофилльных растений и сапрофитов. Но это единство – внутреннего механизма. В действительности, взятое во всей природе остается резкое дуалистическое проявление живого вещества. Человек не мирится с дуализмом, всюду стремится достигнуть Единого, γξωθι σεαξτοξ 53.

Шли только путем самоуглубления, самопроникновения. Но можно и иным путем? Сравнением с внешним миром себя как целого.

Из разговора с Чарноцк|им] и Ренгарт[еном] выяснилась картина здешней работы. Образована Геол[огическая] комиссия, вошли все геологи Г[еологического] к[омитета[. Узко практич[еcкие] задачи. Их впечатление, что сейчас они не смогут вести научную работу в том масштабе, как раньше. Чарноцкий признал, что лозунг, данный Акад[емией] н[аук] в Петр[ограде] в 1915 г., был правильный и вывел на путь. А он был одним из наиболее резких сторонников Богдановича54. Говорит, надо найти такой лозунг и сейчас – в ответ на мое указание необходимости Союза ученых учреждений всей России для борьбы за положение науки. А. Ф. Лебедев[у] неясна мысль в связи с дрязгами жизни и резкой критикой своей коллегии. Правда, здесь все старики. Говорит, что нет молодежи. Киев – случайность обратного характера? Или дело в личности А. Ф. Лебедева.

Я чувствую, что идея союза будет иметь сторонников. Но как за это взяться?

Большой и интересный разговор с С. Л. Минцем. Брат его физик у П. П. Лазарева55. он считает его очень выдающимся. Сам соприкоснулся с научной работой по физической химии у Ерочиковского, и эта прикосновенность с научной работой очень чувствуется во всем его укладе. Нельзя не соединить с жизнью. Дело фабрики огромное. Очень интересно рассказывал о той борьбе, которую ему пришлось вести за введение сдельной платы. После забастовок удалось. Более 4500 раб[очих]: огромное повышение производительности труда. Я ясно здесь вижу в этой работе идущее возрождение жизни. Человек он очень умный и выдающийся.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное