Верность

Миновал почти час, как она ушла, а я все стоял на том же месте, не в силах пошевелиться. Думать и дышать я тоже не мог. Осталась лишь способность чувствовать – боль обращенного в пыль сердца, гниющих внутренностей, пронизывающий холод в костях, поселившийся там, едва я затеял с ней этот жестокий разговор.

Она была единственной девчонкой, которую я полюбил, и я же ее прогнал.

Из всех поступков, какие я совершал в жизни, этот оказался наитруднейшим. Я дрался, воровал в чужих лагерях, убивал тамошних людей, убивал Зверей в развалинах города, но все это выглядело детской игрой по сравнению с тем, что я сделал час назад. Я позволил Грейс уйти; более того, принудил ее к этому. Даже мысленное произнесение ее имени терзало мое и без того израненное сердце. Вряд ли она вообще поймет истинную причину, но я это сделал исключительно ради нее. Только для ее блага. Я потерял ее… такова была плата.

Едва признавшись себе, что люблю Грейс, я понял необходимость этого поступка. Я слишком долго набирался мужества. Меня удерживала эгоистическая слабость, хотя умом я понимал правильность такого решения. Я отчаянно цеплялся за наше счастье, я очень хотел сохранить Грейс возле себя и почти отказался от задуманного. Но после нескольких дней изматывающих внутренних споров принял окончательное решение: я сделаю то, что будет правильным для Грейс, и отпущу ее. Поступлю так для ее же блага, даже если пока ей и не понять моих мотивов.

Каждое мгновение, проведенное с Грейс после нашего сближения, когда мы ощутили себя одним целым, было уникальным и в то же время пугающим. Это парадоксальное положение рано или поздно должно было кончиться. Я как будто слышал тиканье часов, и каждая секунда все сильнее язвила меня, наказывая за корысть и слабость. За то, что продолжаю удерживать Грейс подле себя. Я ведь знал, что теряю ее, хотя сама она ничего не подозревала.

Каждое мгновение, проведенное ею со мной, отнимало у нее возможность побыть с отцом, прежде чем случится неизбежное и она потеряет его навсегда. Только моя безнадежно эгоистическая потребность в ее присутствии не давала ей вернуться к отцу раньше.

Грейс сразу почувствовала мои тревоги и подумала было, что причина в ней. Я ненавидел свое дурацкое молчание. Но как еще я мог себя вести, зная, что должен отпустить ту, в которую влюблен по уши? Мог ли я отмахиваться от сердечной боли всякий раз, когда смотрел на Грейс, дотрагивался до нее и целовал, зная при этом, что скоро все это кончится?

И снова моя слабость одержала верх, я в последний раз поцеловал Грейс перед тем, как непоправимо разбить наши сердца. В этот поцелуй я вложил всю мою любовь к ней. Вспыхнувшие чувства едва не затопили нас обоих, что не входило в мои намерения. Я должен был подарить ей этот прощальный поцелуй. Я знал, что поступаю с нею нечестно: вложить столько чувства в поцелуй, а затем силой прогнать ее.

Поход до места, где я сейчас стоял мерзлым столбом, оказался тягчайшим испытанием. Как будто каждый шаг сокращал расстояние между нами и краем утеса, с которого придется прыгать. Неизбежность прыжка становилась все отчетливее. Мне стоило изрядных усилий не схватить Грейс за руку, чтобы развернуть и вместе побежать назад. Признаться ей в любви, рассказать, до чего же мне больно осуществлять задуманное… я не мог рассказать ей об этом. Как же мне сейчас хотелось спрятаться с нею навсегда, отгородиться от ужасов и страданий нынешнего мира, но и этого я не мог.

Она имела полное право увидеться с отцом, пока тот еще жив. Прогнать ее в Грейстоун было единственным надежным способом это сделать. Я не мог рассказать ей о болезни Селта и возложить на ее плечи новый груз, опять заставив выбирать между отцом и мною. Однажды Грейс уже сделала подобный выбор, и это чуть не сломало ее. Повторения я не допущу. Больше ей не понадобится проходить через такую пытку.

Осуществить задуманное я мог, лишь искренне убедив ее, что она мне надоела, что я больше ее не люблю и не хочу видеть рядом. Грейс должна была поверить в перемену моих чувств, иначе она бы ни за что не ушла. Делая вид, что я ее разлюбил, я оставлял ей только один выход. Пусть уходит, не колеблясь и не сомневаясь в правильности своего шага. Пусть не чувствует вины, что выбрала отца, а не меня. Я слишком любил Грейс, чтобы поставить ее перед выбором. Я слишком любил ее и потому не мог допустить, чтобы впоследствии ее терзало раскаяние или чувство вины за решение, которое она вообще не должна принимать.

Такого фундаментального вранья в моей жизни еще не было. Оно меня раздавило, но Грейс мне поверила. Спрашивается как? Как она могла поверить, если все мое существование было пронизано любовью к ней? Как могла она хотя бы на мгновение усомниться, что весь мой мир перестал вращаться вокруг нее? Разве она не видела, что каждое мгновение моей жизни было посвящено заботам о ее безопасности и о сохранении любви к ней?