Верность

Но мое вранье удалось и оказалось на редкость убедительным. Грейс полностью поверила в разыгранную мной холодность. Как и намеревался, я полностью разрушил в ней представления о себе прежнем. Знай она, до чего же сильно я ее люблю и нуждаюсь в ней, она бы ни за что не ушла. Каждое мое слово кинжалом било по сердцу каждого из нас. Просьбы Грейс разрывали меня на куски, моя решимость чуть не дрогнула.

И тяжелее всего было оборвать Грейс, когда она начала произносить слова, которые я жаждал от нее услышать. Я так давно ждал этих слов… и был вынужден прервать ее раньше, чем они слетят с ее уст. Не мог я услышать их, когда ее мир рушился. Успей Грейс произнести эти слова, они сразили бы меня наповал. Услышать ее признание, не имея возможности ответить тем же. Более того, разрушая то, что я пытался для нее создать.

Грейс повезло: у нее есть отец и брат. Я не лишу ее возможности быть с ними. Семьи нынче были редкостью. Своими просьбами остаться я вынудил бы ее оборвать семейные узы.

Отказавшись уходить, она усугубила ситуацию для нас обоих, но эта черта ее характера была мне особенно дорога. Грейс была сильной, стойкой, упрямой. Стойкостью она превосходила всех, кого я знал. Я не переставал удивляться ее качествам. Она заслуживала очень многого, чего я не мог ей дать. Но одно было мне по силам: я мог вернуть ее в семью.

Не знаю, как мне хватило решимости вытащить пистолет и наставить на нее. Никогда, ни при каких обстоятельствах я бы не выстрелил в Грейс. Уж скорее в себя, чем в нее. Это стало для Грейс пределом, последним предупреждением, после чего она переступила черту и ушла, оставив меня разбитым на куски. По крайней мере, она не поверила, что я способен ее убить.

Все кончилось моей победой, но я не ощущал себя победителем. Это напоминало самоуничтожение, изощренную пытку. Казалось, меня запихнули в огонь и оставили обугливаться, пока я не превращусь в неузнаваемую груду сгоревшего мяса и костей.

Я совсем потерял счет времени. Я не знал, как давно она ушла, а сам продолжал стоять на том же месте. Еще каких-нибудь десять шагов, и лес кончится, я увижу ее родной лагерь. Увижу место, куда я ее прогнал, и это придавит меня еще сильнее. Знать, что Грейс недалеко, на расстоянии вытянутой руки, и только смотреть… Нет, такого испытания я точно не выдержу. Собрав остатки самообладания, я оторвал ноги от земли, развернулся и побрел обратно, удаляясь от единственной девчонки, которую любил.

«Сейчас она дома. Там, где выросла, – говорил я себе. – Она увидится с отцом, и какое-то время они проведут вместе. Хейден, ты был вправе подарить ей такую возможность».

Я заставлял себя думать об этом, бредя обратно в Блэкуинг. Ветви деревьев все время норовили ударить меня по глазам. Я спотыкался гораздо чаще обычного, но ничего не мог с собой поделать. Казалось, моим телом овладела чужеродная сила, не умеющая им управлять. Я был ходячей оболочкой, пустой внутри. Из всех эмоций сохранилась лишь нестерпимая боль от содеянного. Не думал, что мне хватит сил на это. Увы, хватило.

«У нее будет время пообщаться с отцом, – твердил я мысленно. – Ей не понадобится выбирать. Уйдя, она не почувствует вины, поскольку думает, что ты ее разлюбил».

Я снова и снова цеплялся за эти мысли. Нужно поддерживать в себе убеждение, что я поступил правильно, иначе я помчусь за нею в Грейстоун.

«Ты должен был это сделать. Других вариантов не существовало. Ты действовал в интересах Грейс».

Нога зацепилась за камень. Я споткнулся и только чудом не ударился лицом о пень, зато ободрал ладонь об острую кору. Я видел капельки крови, но физической боли не ощущал. Только душевную, слишком сильную, чтобы ее могла перебить ссадина на ладони.

«Ты ее любишь. Ты даже не подозревал, как сильно. Ты должен был ее отпустить. Ради нее».

Лес, по которому я брел, утратил краски. Зелень потускнела, коричневые тона сделались грязными, синева предвечернего неба превратилась в блекло-серую пелену. Все яркое и живое стало никаким, будто гигантский пылесос высасывал красоту окружающего. Что ж, это вполне соответствовало моему внутреннему миру, откуда ушла красота.

До Блэкуинга я добрался эмоционально выжатым. Я не всматривался в лица встречных. Собственная трагедия заслонила мысли о других. Ноги инстинктивно несли меня к хижине, где уже подстерегали образ Грейс, ее запах и отзвуки смеха. Все это набросится на меня, стоит только войти. Мазохистская сторона моей личности жаждала этого. Хотя бы так я почувствую, что Грейс рядом.

Я подходил к хижине, собираясь запереться там со своим горем до утра, когда передо мной выросла сгорбленная фигура. Морщинистое лицо, растрепанные седые волосы и безмятежный взгляд.

– Что, больно, когда в нас свет гасят? – с тоской спросила Пердита.

Я удивленно заморгал. Я привык к ее бессмысленным фразам, но эта показалась мне вполне уместной. Похоже, старуха видела меня насквозь, со всеми чувствами и ощущениями. Грейс была моим светом, и я, собственноручно его погасив, остался в темноте, пустоте и одиночестве.