Верность

– Ты кто такая? – недоверчиво спросил мужской голос.

– Грейс.

– Какая еще Грейс?

– Грейс Кук.

Человек не ответил, но по приглушенным шагам я поняла, что он идет ко мне. Я встала и выпрямилась. Злость утихла так же быстро, как появилась, уступив место прежнему оцепенению.

Я тупо смотрела на того, кто шел ко мне. Вскоре я его узнала: это был Харви, один из надежных помощников отца. Ему было около шестидесяти. Его седые волосы торчали во все стороны.

– Боже мой, Грейс, – с нескрываемым изумлением произнес Харви, пристально глядя на меня. – Я уж думал, тебя в живых нет.

– Как видишь, есть, – огрызнулась я.

Харви и не подозревал, насколько он близок к истине. Внутри я была совершенно мертва.

– Где ты пропадала? – допытывался Харви, недоверчиво разглядывая меня.

Казалось, он увидел призрак.

– Мне нужно увидеться с отцом, – сказала я, не отвечая на его вопрос.

Не задерживаясь, я прошла мимо Харви и той же неестественной, разболтанной походкой двинулась дальше.

– Грейс, постой…

Он что-то говорил, но я уже не слышала. Я ощущала себя жутким, отвратительным чудовищем, не способным испытать облегчение и радость от возвращения домой. Как за соломинку, я цеплялась за надежду: вот увижу отца, и это нарушит мое оцепенение. Встреча с родными – единственный светлый момент после кромешного мрака, куда меня швырнул Хейден.

Я шла по лагерю, казавшемуся мне совсем незнакомым и даже чужим. Смотрела на холодные, неприветливые постройки, подчинявшиеся линейной планировке. Выхолощенный пейзаж, мертвые дома, такие же пустые, как и я внутри. Все выглядело странным, неестественным и чужим.

Нужно было бы соорудить историю или какое-то объяснение, но оцепенение, владевшее моим телом, распространялось и на мозг. Вполне понятное состояние. Разве я не была пленницей, проведшей несколько месяцев в чужом лагере? Может пленник чувствовать себя сломленным во всех смыслах этого слова? Мое состояние прекрасно подходило под такое описание.

Я прошла еще немного, когда меня окликнули.

– Грейс? – В голосе говорившего звучали потрясение и радость.

Я медленно повернулась – быстро не могла, пустая оболочка тела плохо слушалась.

Это Джоуна.

Он не дал мне ответить и обхватил своими сильными руками. Объятие брата было слишком крепким и грубым, словно он вообще не умел обниматься. Наверное, Джоуна проявлял сейчас к младшей сестре все чувства, на какие был способен, но я ощущала только холод. Я была не в состоянии ответить таким же объятием. Мои руки просто болтались по бокам, ожидая, когда Джоуна разожмет свои.

– Живая, – облегченно бормотал он. – Я же знал, что ты жива!

Я молча позволяла себя обнимать, глядя через его плечо и по-прежнему ощущая лишь пустоту. Да, я просто ждала, когда Джоуна перестанет меня обнимать. Отчаянно хотелось испытать пусть даже проблеск счастья и облегчения, но их не было. А ведь передо мною стоял родной брат.

– Живая, – повторил он, теперь уже шепотом.

«Я живой себя не чувствую», – мысленно ответила я.

Джоуна положил мне руки на плечи, а сам отодвинулся, вглядываясь в меня. Я смотрела на зеленую радужную оболочку его глаз, привычную щетину на подбородке и светло-каштановые волосы. Сколько же мы не виделись? Три месяца? Они мне одновременно казались несколькими днями и целой жизнью. Весь мой мир перевернулся вверх тормашками.

– Я очень скучал по тебе, – искренне признался Джоуна.

Наверное, сейчас я слышала от него самые нежные слова в своей адрес. Потрясенный моим внезапным появлением, он говорил сущую правду.

– И я по тебе скучала, – выдавила я.

Голос звучал напряженно и хрипло, словно я очень давно не разговаривала. Не снимая рук, Джоуна продолжал разглядывать меня со смешанным чувством потрясения и изумления. На миг в душе мелькнула едва различимая искорка счастья, но ее тут же загасило что-то холодное, удушающее.

– Надо отвести тебя к Селту, – сказал брат, будто только сейчас осознал реальность случившегося.

Я поежилась, вспомнив, что мы с Джоуной, говоря об отце, практически всегда называли его Селтом, а не отцом или папой. Большинство детей никогда не зовут отцов по имени, но эта привычка появилась у нас давно, еще в детстве. Еще одно напоминание о холодной, отстраненной жизни лагеря Грейстоун. Но, пожив бок о бок с Хейденом и увидев, как много значит для него семья, я теперь считала неправильным называть отца по имени.

В ответ я лишь кивнула, вновь утратив способность говорить. И дернуло же его попасться мне на пути. Одна бы дошла. После нескольких месяцев отсутствия я не могла придумать ни одной темы для разговора. Этот удар выжал из меня все жизненные силы, опустошил и разрушил.

– До сих пор не верится, что ты здесь, – произнес Джоуна.

Я не знала, говорит ли он со мной или просто думает вслух, и промолчала. Опять-таки при всем желании мне было нечего сказать.