Верность

Анна спросила Маргериту, где Лоренцо. Та ответила, что он скоро вернется из бассейна. Она торопилась каждый раз, когда дело касалось Лоренцо: он слишком поздно появился на свет, поэтому она наверстывала упущенное. Будь ее воля, она бы не снимала гипс, лишь бы он мог дорисовать свою рыбку-талисман. Пока Маргерита с Андреа шушукались в прихожей, она трогала то плавники, то хвост, то скользила по туловищу. Анна задремала, а когда проснулась, то увидела Лоренцо.

– Привет, малыш, – пробормотала она сонным голосом. – Хорошо поплавал?

Мальчик кивнул, обошел кровать, взял подушки с дивана, уложил их на стул и уселся сверху.

– Массимо Николини приплыл первым.

– Кто такой этот Массимо?

– Мой друг.

– А ты каким приплыл?

– Седьмым…

– А сколько вас всего в группе?

– Восемь.

– А другие виды спорта ты любишь, зайчик?

– Да, люблю драться на шпагах.

Порывшись в рюкзачке, он достал кулек с фокаччей и откусил кусочек.

– Но мама сказала, никаких шпаг.

– Да ты у нас и без шпаги мушкетер хоть куда! Мы с тобой два мушкетера с виа делле…

– Леге!

– Молодец, мое сокровище.

Ребенок протянул ей фокаччу. Отправив ее в рот, Анна не отрываясь смотрела на внука – на его лазурно-серые глаза, на сбившуюся в сторону, как у Маргериты, челку. Во внуке она видела Франко. Как он сдерживал смех в уголках рта, перед тем как рассмеяться в полный голос. Анна попросила еще кусочек, хотя у нее и не было аппетита. Лоренцо положил ей его прямо в рот и принялся смотреть, как она жует; вдруг Анна перестала жевать.

Выплюнув все, что было у нее во рту, она стала хватать воздух ртом, схватилась за грудь и здоровой рукой притянула к себе перепуганного Лоренцо:

– Бабушка, бабушка!

Закашлявшись, она судорожно вдохнула и заметила, что едва не задавила внука. Приласкав малыша, извинилась:

– Прости меня, солнышко.

Но ребенок не сводил с нее перепуганного взгляда.

– Все в порядке, сокровище мое.

– Ты подавилась?

– Да.

После очередного приступа кашля она забрызгалась слюной.

– Не в то горло пошло, – пояснила она, комкая в руках остатки фокаччи. От приступа тахикардии ее сердце упало куда-то в ногу; она потерла затвердение, которое массировал Андреа. – Теперь бабушка в порядке.

– Папа! – Ребенок собрался было слезть со стула, но Анна его удержала.

– Может, нарисуешь мне красивую картинку на гипсе?

Лоренцо остался на месте.

В дверях появился Карло:

– У вас тут все в порядке?

За его спиной стояла Маргерита.

– Вы что-то хотели? – спросила Анна.

– Мы?!

Мальчик посмотрел на бабушку, та незаметно подмигнула ему. Тогда он слез со стула и достал из рюкзачка цветные карандаши.

– Мы хотели, – Анна зашлась в кашле, – хотели пожелать тебе ни пуха ни пера. Во сколько у тебя завтра собеседование?

Карло подошел к Анне и стряхнул крошки с постели.

– В девять. – И внимательно посмотрел на них обоих. – А ты, Лоренцо, не доставай бабушку.

– А он меня и не достает! Я попросила его нарисовать картинку и хотела попросить, чтобы он, как настоящий мушкетер, отвез меня в спальню.

– Мама, ты хочешь в спальню?

Анна утвердительно кивнула.

Маргерита с готовностью наклонилась, будто давно ждала этого момента, и разблокировала колесики кровати. Взявшись за край, она осторожно повезла кровать в сторону спальни.

С тех пор как она повстречала Карло, в ней появилось нечто, чему Анна старалась найти название. Заботливость или даже больше: Маргерита не мешала близким поступать так, как они считают нужным. Семейная жизнь превратила ее в женщину, способную не только принимать, но и оберегать непоследовательность окружающих: позволить матери расквартироваться в гостиной, а потом по первому требованию сразу же перевезти ее в спальню; поддержать отца, пожелавшего умереть раньше положенного срока; закрыть глаза на возможную измену мужа.

Маргерита выкатила кровать на середину спальни и аккуратно развернула так, что та оказалась рядом со швейной машинкой, опустила жалюзи и принялась переносить оставшиеся вещи из гостиной. Затем распахнула створки шкафа, чтобы Анна могла смотреть на висевшую там одежду.

– Спасибо. – Ее взгляд упал на свадебную накидку. Ткань поблескивала даже сквозь целлофан. – Я надела ее шиворот-навыворот, – прошептала она.

– Да, я знаю. Довольно смело для пятидесятых. По-моему, ты слегка погорячилась.

Анна ей улыбнулась, устроилась поудобнее на подушке и почувствовала, как на нее навалилась усталость. Когда она проснулась, было уже темно, свет горел только в коридоре. Медсестра передвинула кресло и наблюдала за ней, листая журнал при свете фонарика. К горлу подступил приступ кашля, но Анна сдержалась, дыхание участилось, и она постаралась вдохнуть полной грудью. Кожа на ноге была прохладной, она с облегчением обнаружила, что из-под простыней ничем не пахнет. За окном в свете фонаря кружились мелкие крупинки – присмотревшись повнимательнее, она поняла, что это мартовский снег.

– Он все-таки пошел, – пробормотала она.

– Вы что-то хотели, Анна? – отозвалась медсестра.

– Это снег на улице?

– Снег с дождем. Пошел с час назад.