Верность

– Только капельку. – Даниэле отметил что-то в настольном календаре. – Но знаешь, ради Аньезе и детей я от многого готов отказаться.

Стиральная машина давала о себе знать монотонным гулом.

– Ты болеешь за «Интер». Десять лет ходил на массаж шиацу. Ел замороженную пиццу. Может, ты мазохист?

– Недавно у меня развилась клаустрофобия. Я ездил в Милан, чтобы продлить страховку, и застрял там в лифте минут на сорок. Я, конечно, не подал виду, когда меня оттуда вытащили. С тех пор я иногда задыхаюсь и у меня барахлит мотор, даже когда просто стою в пробке. В прошлом году, вот, летали на Лансароте. Так вот: в самолете я натерпелся страху. Я дергаюсь, даже если поезд в метро притормаживает. – Он смахнул рукой шерстяную нитку с прилавка. – Целый год я ходил к психологу. Тот сказал, что, в общем, ради семьи я забил на себя.

Карло усмехнулся.

– Чего лыбишься?

– Да так, представил, что было бы, пойди я к психологу…

– Он бы сменил профессию.

– Кстати, я ходил… После того, как меня выперли из универа.

– Сходи еще.

– Профессор-неудачник, далеко не образцовый муж, папенькин сынок, корчащий из себя не пойми что – слишком много всего…

Они переглянулись, затем Карло заметил фотографию на полке, подошел и взял в руки. На фото была запечатлена Аньезе в гамаке с младшей дочкой на руках. Одна ее нога с цепочкой на щиколотке свисала вниз.

– Трахаться – классно, Леле.

– С этим не поспоришь!

– Не только с женой, понимаешь?

– Понимаю. – Он заглянул в подсобку и сделал знак Карло говорить потише. – Но как представлю, что возвращаюсь домой от другой и кормлю Изабеллу, играю в приставку с Мануэле, бегаю по коридору за Джулио или смотрю «X-Factor» с женой, которая лежит у меня на коленях, и все: у меня руки опускаются, я не могу. Пенте, ну вот как это делается?

– А если этим занимается твоя жена?

– Ты подозреваешь Маргериту?

– Я просто за равноправие полов.

– Да как можно прийти к жене после секса с какой-то девчонкой? Это же гадко!

– Может, и так.

– И не говори, что эта гадость не проникает в душу.

– Я люблю Маргериту.

– Ты боишься.

– Чего?

– Ну, прожить с женой и ребенком до самого конца. Ну, как с книгой. – Он обернулся и нажал две кнопки на стиральной машине. – Чтобы закончить книгу, нужна сила воли, разве нет? Помнишь, ты сам мне это говорил.

– Или глупость.

Две женщины с дворняжкой на поводке вошли в прачечную. Даниэле пробежал глазами список у кассы, а Карло подошел к радиатору и прислонился к нему спиной, чтобы согреться. Перечитал ее эсэмэску. Затем обернулся к неону китайской химчистки, прорезавшему голубым светом хмурый зимний день, за которым, как ему показалось, угадывалась весна. Сквозь витрину София смотрела на Ларго Бордони под лучами слабого солнца и думала, что Пентекосте ей никогда не ответит: то ли он не получил книги, то ли счел ее слишком назойливой.

Взобравшись на самый верх стремянки, она заглянула в ящик: гвоздей еще было достаточно, их можно заказать через пару дней вместе с мастикой и дюбелями. С высоты магазин был полон какой-то особой прелести, и она задалась вопросом: с какой стати она надеялась, что он ответит? Больше она ничего не станет ему посылать.

Закрыв ящик, она спустилась, села на стул и, сложив руки на коленях, уставилась невидящим взглядом на прилавок. У нее не было сил даже сдвинуться с места: такое порой случалось, когда ее одолевала тоска по матери. София ждала, когда это пройдет, и вспоминала, как летом они ездили в поле рядом с начальной школой в Верджано. На дорогу уходило минут десять, остановив машину, мама сразу же доставала банку с бумажными шариками и давала Софии вытащить один.

– Выбирай, Софи, выбирай хорошенько.

Однажды она долго не могла определиться с выбором, потом достала шарик, развернула и прочитала:

– Желтый!

– Кто проиграет, тот месяц убирает балкон!

Захлопнув дверцы машины, они побежали в поле: по уговору подходили все оттенки желтого до оранжевого (никаких маргариток, это слишком просто!), букет должен был хорошо смотреться в вазе на кухонном столе.

София накинулась на львиный зев – рвала охапками желтые свечки без оглядки. Отдышавшись, принялась искать глазами маму на другой стороне поля: та была маленького роста и мелькала то там, то сям в высокой траве, иногда чихая. А потом исчезла. София присмотрелась повнимательнее – никого. Поднявшись на ноги, позвала:

– Мам!

И направилась туда, где та собирала цветы.

– Мама!

Кругом были примятые до самой земли стебли. Она нашла ее на соседнем пшеничном поле.

– Не считается! – закричала София.

Мама подняла голову, ее глаза поблескивали среди копны черных как смоль волос.

– Так желтый же! – смеялась она с букетом колосков в руках.

Колоски и львиный зев они оставили на кухне и в каморке на память. После аварии отец их выбросил.