Верность

Какое-то время они молчали, затем он произнес: я люблю тебя, слышишь?

Положив трубку, Карло ощутил внутри ту же нежность, ту же сладкую и глубинную грусть, что ощущал, когда возвращался домой от других женщин и наблюдал за Маргеритой, снедаемый чувством вины за то, что совершил: теперь он понимал, что она права, нужно выбросить Софию из головы – увидеть ее снова.

Оставив Лоренцо в садике, он дождался, пока малыш подойдет к остальным детишкам: из-за не по росту большой кофты тот казался совсем крохой. Отвлекшись и не думая больше о сыне, Карло дошел до станции метро Порта Генуя. Морозный ветер обжигал лицо, он вошел в вагон и доехал до станции Кадорна, купил билет за три евро и стал ждать электричку на Ассо. Поезд прибыл точно по расписанию, он сел у окна и, не сняв куртки, всю дорогу смотрел на мелькавшие за окном выставленные на продажу дома, голые поля, провинциальные станции, стариков и кучки иммигрантов, дрожавших от холода в ожидании поезда. Он сошел в Кабьяте. Однажды они с Даниэле Букки подсчитали, что от центра Милана до химчистки можно добраться за сорок пять минут – меньше часа, чтобы увидеть друг друга. Впрочем, это случилось только раз.

Широкая улица привела Карло от станции к небольшому историческому центру, куда идти дальше, он не знал, и тут его взгляд упал на белую вывеску «Химчистка “Аврора”». Увидев за стеклом Даниэле, Карло остановился. Его друг обслуживал клиентку: утвердительно кивая, снял с вешалки брюки – стиральная машина за его спиной казалась светящимся ульем, – положил их на прилавок и, не сводя взгляда с клиентки, завернул в бумагу. Скотчем заклеил пакет и опустил глаза только для того, чтобы взять деньги и отсчитать сдачу. Когда клиентка вышла, тренькнул дверной колокольчик, вроде тех, что раньше висели в ресторанах. Карло вошел внутрь. Его друг в подсобке разговаривал с синьорой, гладившей белье.

– Это я, Леле.

Даниэле отложил степлер в сторону.

– Ты?! – И пошел ему навстречу. – Где ты пропадал?

Они пожали друг другу руки.

Чувствовалось, что их дружба начала ржаветь. Карло молчал, тогда Даниэле провел его за прилавок и помог снять куртку.

– Как дела, Пенте?

– Как перед экзаменом у Бальи.

– Латынь или итальянский?

– Латынь.

– Ясно.

– Но перед тобой лучший подсказчик Парини.

– Да, было времечко! – Даниэле прикрутил реле стиральной машины и махнул рукой на барабан. – Видишь, мы ее недавно поменяли. Электричества жрет в разы меньше, а стоит как новое авто. И все зря!

– Старая работала не хуже?

– В принципе, да.

Даниэле сделал ему знак подойти к витрине и указал пальцем на голубую вывеску среди домов.

– Ты это видишь?

– Ее же не было.

– Ага, мы и глазом моргнуть не успели, как они открылись. Ровно через три недели, как мы установили новую машинку. Китайцы. Знаешь, сколько они берут за одни брюки? Два евро! А теперь угадай, сколько беру я?

– И сколько?

– Два семьдесят. И еле-еле свожу концы с концами. Вот ты, к примеру, к кому пойдешь?

– К тебе!

– Не ври, Иуда! – и сделал вид, будто хочет ударить его в живот. Карло все равно увернулся. – Да ты, Пенте, в форме, хоть и стал папашей.

– Привык парировать удары.

– Чьи?

– Свои собственные.

– Главное, не дай себя нокаутировать из-за фигни, понял?

– Постараюсь.

Затем они затихли: так бывало и в лицее, когда один из них натыкался на правду. За партой – локоть к локтю, вместе на футбольном поле, один – защитник, второй – фланговый защитник, выходные дома то у Карло, то у Даниэле, футбол по радио вместо латыни, косячок или бутылка пива на двоих во дворе на пьяцца Аспромонте или на кухне Букки, где глава семейства в майке во время набегов к холодильнику готовил им панини с прошутто.

– И в какую фигню ты встрял? – поинтересовался Даниэле, приподняв левый уголок рта. Он все еще носил длинные усы, а в усталых глазах блестел огонек.

– Если бы только в одну.

– Когда был преподом?

– И тогда тоже.

– Все становится сложнее с возрастом, с появлением детей и китайских химчисток. Можно и сломаться, ты же в курсе?

Карло кивнул.

– А вот если не поведешься на всякую фигню, значит, тебе есть за что держаться.

– А если это не фигня?

– Тогда вперед! – Даниэле расхаживал туда-сюда по прачечной, шаркая искривленными футболом ногами в кроссовках. – Я бы играл по-крупному.

– С женой и тремя детьми?

– Ага.

В прачечную вошел мужчина в нахлобученной на глаза шляпе. Даниэле обслужил его в полной тишине, его жесты стали изысканными, а руки и ноги – легкими, стрекозой он порхал за прилавком, снял рубашку с электрической вешалки, упаковал и исчез в подсобке. Вернулся с гольфом, сложил его одним движением пальцев и завернул в бумагу, скрепив двумя полосками скотча.

– Прошу, синьор Розати. Шесть двадцать.

Человек протянул Даниэле деньги.

– Я вам не изменю, Букки, – сказал он, указав на голубую витрину. – Не хватало еще, чтобы мои вещи стирали черные.

– Они китайцы.

– Один черт, – забрав сдачу и вещи, он коснулся шляпы и вышел.

Карло повторил хриплым голосом:

– Я вам не изменю, Букки.

Даниэле кивнул.

– Ты, главное, себе не изменяй.

– И ты тоже.