Верность

Ханчжоу очаровал Беловеского чисто китайской прелестью, седой стариной. Тысячелетия назад он был крупнейшим торговым центром юга китайского государства, конечным пунктом прорытого лопатами через всю страну Великого канала, а теперь стал единственным в своём роде городом-спутником. Теперь это было место отдыха и развлечений шанхайских богачей, где взоры их ласкали с детства милые пейзажи одного из самых живописных уголков Чжецзяна и вместе с тем – в собственных виллах – окружал чужеземный комфорт, к которому они успели привыкнуть и без которого уже не могли обойтись.

Сначала показалась изумрудная гладь озера Сиху. С трех сторон его окружали горы, прорезанные долинами речек и поросшие уже принявшими красноватый оттенок лесами. Посреди озера, как шапка утопленного в нем великана, зеленела заросшая сливовыми деревьями гора Ку-Шан. Отражение её контуров дрожало в зеркале воды. Заросли лотоса у берегов, бесшумно скользящие лодки с золочеными резными драконами, ивы, окружившие берега пышной зеленью, – всё это создавало незабываемую картину. Беловескому вспомнилась китайская пословица: «На небе рай, на земле Ханчжоу».

Машина повернула к городу. После дымных лачуг предместий засверкали позолоченные изгибы крыш, эмаль облицовок, лакированное дерево. Над ансамблями восточной архитектуры из камня и дерева, созданными давно ушедшими в историю поколениями, как венец творчества, царила тринадцатиярусная пагода Лю-хо.

Проехав через город, автомобиль покатился по усыпанной гравием аллее вдоль озера, вдоль коттеджей и вилл. Беловеского поразило смешение стилей: готические шпили и порталы, византийские крыши, венецианские сводчатые окна, швейцарские горные хижины. Чего только тут не нагородили желания нуворишей и фантазии наемных архитекторов всех национальностей!

Наконец машина остановилась у ресторана со странным названием – «Островок железных башен».

66

Узкая и неопрятная Янцзе-Пу-роуд тянется между японскими текстильными фабриками, пересекает грохочущий трамваями Бродвей и упирается в реку. Здесь она обращается в зловонное ущелье между рядами трехэтажных доходных домов. Здесь живут китайские докеры, металлисты, плотники, котельщики, машинисты и прочий люд, связанный с огромным портом и его техническим обслуживанием. Тротуаров здесь нет. Там, где улица упирается в мутную ширь Ванпу, на покрытых тиной и мазутом сваях построена пристань. От неё день и ночь отходят сампаны в Путу, на другой берег. Большие пассажирские и грузовые сампаны, плашкоуты для мелких партий груза, деревянные паровые катера и прочие, главным образом гребные, плавучие средства – собственность мелких хозяев – от случая к случаю отдаются внаем рабочим, едущим на отдаленный причал. Как и везде в Шанхае, предложение здесь превышает спрос. Ровно на столько, чтобы работающие на сампанах и плашкоутах могли существовать, а хозяева получать достаточную для ведения дела прибыль.

Только что пробили полночь. Начался прилив. Ночь безлунная, пасмурная. Магазин «Труд» белоэмигранта Головачевского был давно заперт, но внутри горел свет и было шумно. Вокруг поставленного перед прилавком стола на скамейках и стульях сидела почти вся «особая боевая группа» во главе с её начальником капитаном 2 ранга Хрептовичем. Здесь были старшие лейтенанты Гедройц и Евдокимов, сотник Лисицын, корнет Рипас, жандармский вахмистр Шутиков, прапорщик Трутнев, капитан Нахабов и ещё около десятка белоэмигрантов. Стол был уставлен стаканами, полными и пустыми бутылками, завален кусками кое-как нарезанного хлеба, ломтями колбасы и вскрытыми консервными банками. Все, кроме Хрептовича, который сидел в отглаженном летнем костюме, были одеты в синие нанковые робы, много пили и ели, говорили, не стараясь слушать друг друга. Только Хрептовпч и Лисицын пили мало и молча наблюдали происходящее.

– Трутневу больше не наливайте, – строго заметил Хрептович, – он совершенно пьян. Выведите его на воздух, облейте холодной водой.

На его слова никто не обратил внимания, и скоро Трутнев, потеряв равновесие, рухнул под стол, где его стошнило. Гедройц с брезгливой гримасой подобрал ноги.

В этот момент раздался условный стук в дверь. По знаку Головачевского китаец-бой впустил в магазин новое лицо.

Это была женщина, высокая блондинка в черном плаще, синем берете, черных с красным кантом офицерских галифе и щегольских хромовых сапогах. В руке она держала стек.

Все притихли. Она окинула собравшихся насмешливым взглядом:

– Здравствуйте, господа! Вижу, я к вам попала в разгар подготовки к боевой операции. Едва не опоздала. Ну-ка, командир, налейте мне стакан вашего пойла, – совсем не по-женски приказала она Хрептовичу.

Тот засуетился и налил полный стакан коньяку. Залпом осушив его, она вдруг пришла в ярость:

– Все пьете, христолюбивое воинство! – и взмахом стека сбросила со стола стаканы и бутылки. – Вы хуже детей! Опоздай я на полчаса, и все вы были бы годны к единственной операции – дрыхнуть вповалку до вытрезвления!.. Поднимите его! – властно приказала она, указав стеком на Трутнева.