Их губы уже давно распахнулись друг другу навстречу, и языки, сталкиваясь, продолжали вылизывать уже изнутри, разливая по позвоночнику жидкую лаву. И Джордж, плавясь во всех этих новых чувствах, тоже целовал исступленно-больно и клялся, чувствуя, как в животе взмывают вверх полчища бабочек, и сам требовал обещания с брата, что вместе, обязательно вместе… И было так сладко, так пряно и остро клясться на поцелуях, тереться друг о друга, чувствуя, как по телу льется огонь, и так хотелось… слишком хотелось всего, что почти забылась преступная неправильность происходящего. И когда они, наконец, смогли выпустить друг друга из объятий и, пряча друг от друга глаза, торопливо свели мокрые пятна с брюк, Фред, привычной усмешкой прикрывая стеснение, протянул брату половинку расколотого надвое зеркала:
— Держи, Джорджи. Твое по праву. Чтобы ты не забыл. Мы ведь никому об этом не скажем, правда?
И Джордж, глядя в серьезные глаза, такие же голубые, как у него самого, мгновенно понял, что вопрос относился вовсе не к разбитому зеркалу тетушки Мэвис.
— Никому, Фредди, — он помотал головой и тихо добавил: — Никому.
Джордж улыбнулся воспоминаниям. Как давно это было. Но с тех пор он постоянно носил этот обломок с собой. Как талисман. Как их талисман. Всю жизнь. Но не знал, что и Фред, оказывается, тоже.
Джордж нехотя вытянул руки, разглядывая оба осколка. Всего несколько дней назад Фредди сжимал его и гладил пальцами так же, как и он свой. Джордж приложил осколок Фреда к своему и медленно соединил их вместе. Всегда вместе. Болезненно усмехаясь, он снова зачем-то заглянул туда внутрь. Из треснувшей поверхности на него глянуло измученное бледное лицо в веснушках, искаженное страданием. Его собственное. Или Фреда. Как различить? Фредди обещал ему, что они всегда будут рядом. Но он ушел, а Джордж остался. Вот так. Он медленно разъединил осколки, и изображение дрогнуло и заколыхалось, разъезжаясь в разные стороны. Разрывая все надвое. Всю их прошлую жизнь. Надвое. Теперь всегда будет так. И никак иначе. Сердце снова истошно заныло.
Не в силах больше терпеть эту муку, Джордж вскочил с места, наскоро придумывая, куда аппарировать. Куда угодно. Лишь бы сбежать от себя. От плачущей мамы. От рыдающей Джинни и потерявшего силы отца. От брата под тяжелой неровной плитой. От изматывающей внутренней боли.
Джордж накрепко стиснул губы и приготовился к аппарации. Лютный переулок — это то, что ему сейчас было нужно.
Высоко подняв ворот старенькой мантии, Джордж брел в разношерстной толпе. Серые здания, обветшалые крыши, потрепанные одежды и странные лица, а над всем этим плотный туман. Гиблый переулок всегда был напичкан темной магией под самую завязку. Если бы она еще могла хоть как-то помочь.
Джордж поплотнее закутался в мантию — чертовски холодный выдался май во всех смыслах — и, бросив рассеянный взгляд на витрину “Яды и отравы Шайверетча”, внезапно затормозил, испугавшись забрезжившей в голове мысли и одновременно радуясь ей, словно новому другу. Какое-то время он просто стоял посреди улицы, не замечая сердитых толчков и ругани в спину, затем сделал шаг к витрине, завороженно разглядывая выставленные в ней пыльные пузырьки и флаконы. Глаза воодушевленно скользили по многообещающим этикеткам: “Белая смерть”, “Сладкая смерть”, “Одна смерть на двоих”, а страшная поначалу мысль теперь казалась и вправду все больше сладка. Джордж нащупал в кармане осколок Фреда, сжимая его так сильно, что чуть снова не прорезал кожу. “Всегда вместе”. И как же он не подумал? Не зря мама боялась отпускать его одного. Ведь очевидно, что она боялась именно такого исхода. Который несет с собой облегчение.
Сдерживая дыхание от закипающего в груди восторга, Джордж сделал к витрине еще один крохотный шаг, намертво прикипая взглядом к темно-зеленым и желтовато-красным бутылкам. Какое-то время он просто зачарованно стоял, молча выбирая себе свою смерть с тем же жадным интересом, как в детстве выбирал леденцы в витринах “Сладкого королевства”. Не слыша ничего вокруг, оглушенный захватившей его мрачной идеей Джордж сильно вздрогнул от холодного голоса, внезапно раздавшегося позади него:
— Я искал тебя, Уизли.
Еле сдерживая раздражение, Джордж оглянулся. Перед ним стоял младший Малфой — зализанный, как всегда, бледный, но решительный, с насмешливой ухмылкой на поджатых губах.
Застигнутый врасплох Джордж словно очнулся от морока и, окинув того ненавидящим взглядом, сделал попытку молча уйти, но Малфой уверенно загородил ему дорогу.
Джордж, менее всего сейчас настроенный на общение с проклятым слизеринцем, грубо пихнул его кулаком в грудь, заставляя посторониться, но тот уверенно перехватил его кисть.
— Я сказал, что искал тебя, — надменно процедил он, удерживая его запястье рукой, идеально обтянутой тончайшей черной лайкой.