Смотрю на часы - три. До встречи с Максимом есть пять часов. Тоскливый ужас от встречи с ма... Валентиной Георгиевной сменяется тоскливой благодарностью. Он выполнил свое обещание, навсегда избавив меня от ожидания и вопросов. Я получила свои ответы, и они по капле выдавили из меня желание узнавать больше.
- Жду в машине? - спрашивает меня догадливая Сашка.
- Нет. Проходи в дом, я могу задержаться, - говорю я, испытывая противоречивое желание ворваться в дом и потрясти отца или спрятаться в бывшей детской комнате и не высовываться оттуда.
Папа с Ритой возятся в цветнике. Рита, оживленная и счастливая, что-то говорит отцу, жестикулируя и смеясь. Окликаю их, они одновременно оборачиваются, и Рита радостно машет мне рукой в перчатке и с совочком. Отец меняется в лице, побледнев и слегка пошатнувшись.
- Варя! - Рита подходит к нам с Сашкой. - Ты почему не позвонила, что снова едешь?
- То не дозовешься... - начинает ворчать отец, морщась, словно от зубной боли.
- То не выгонишь! - весело подхватываю я. - Извините, что не предупредила.
- Что ты! - обижается Рита. - Я имела в виду, что могла бы, если бы ты позвонила, что-нибудь вкусненькое испечь. А сейчас только пирожки с луком и яйцом из самого свеженького. Да! Еще борщ с мозговой косточкой! Как ты любишь, Варя.
- С мозговой, это здорово, - иронизирует Сашка. - Нам с Варькой не помешает добавочная порция мозгов. А то последние недели собственные слегка отказывают.
- Сашенька, ты хочешь борщ? - радуется Рита.
- Сашенька очень хочет борщ, - подталкиваю я подругу к дому. - Рита, накорми, пожалуйста, ее. И пирожок не забудь.
- Два! - просит Сашка, подмигнув мне. Сразу поняла, что Риту надо отвлечь от меня с отцом.
- А где Ермак? - подозрительно оглядываюсь я, не видя его кадиллака.
- О! - восклицает Рита и шепчет, взяв меня под руку. - Кирилл нам очень понравился. Машка его, правда, замучила своим вниманием, и он сбежал через пару часов после вашего отъезда.
- А где она? - спрашиваю Риту, чувствуя дрожь от волнения.
- Дуется на отца. Он не разрешил ей уехать с Кириллом. Сидит в своей комнате, читает.
Папин кабинет сегодня ощущается особенно мрачным и прохладным. Мебель цвета черного дерева, которая еще в детстве казалась мне предупреждающе строгой и устрашающе важной. Чучело белой полярной совы, настенное, большое, с распахнутыми крыльями, которое пугало именно своей белизной. Маленькая Мышильда, которая ходила в папин кабинет бояться совы. Брала меня за руку и звала:
- Пасли савы баяся.
И мы шли. Подходили к чучелу и заглядывали в его пустые стеклянные глаза, и Мышильда, недавно научившаяся выговаривать "р", говорила, грозя пальчиком:
- Маса тибя ни баися! Варрря тибе паказит!
И Варя показывала: прятала сестру за себя и показывала сове язык. Сова в ответ хмурилась и, испугавшись, Вариным голосом просила:
- Простите меня, девочки! Я больше не буду вас пугать!
Я выводила довольную Мышильду из кабинета, и она, сияющая от удовольствия, тянулась к моему уху:
- Влёт! Будит пугать!
Папа встает возле стола и смотрит на меня больными глазами:
- Знаешь?
- Знаю, - тихо отвечаю я.
- И что будешь с этим делать? - спрашивает отец сдавленным голосом.
- Что ты с этим делал столько лет?! - криком шепчу я.
- Жил, - папа садится за стол, словно хочет спрятаться от меня.
Сова, по-прежнему пугающе белая на черном фоне кабинета, смотрит на меня осуждающе.
- Сначала я хотела спросить у тебя "почему". Потом "как". Теперь я просто хочу не обидеть Риту и не ранить Машку.
- Был шанс, - отрывисто говорит папа, тяжело дыша. - Ты на него не согласилась.
- Я? - не удивляюсь его словам. Совсем. Но все-таки спрашиваю. - Что сделала я, кроме того, что родилась у нее и у тебя, у вас?
Папа снова морщится, то ли от досады, то ли боли:
- Стало легче?
- Стало тяжелее, - соглашаюсь я с его внутренними мыслями. - А как ты жил с этим годы?
Сова, кажется, приготовилась взлететь, по крайней мере, мне начинает казаться, что она чуть-чуть шевелит крыльями. " Маса тибя ни баися! Варрря тибе паказит!"
- Ты не мог не понимать, что все может рано или поздно раскрыться! Как так вообще получилось? - я все-таки не удерживаюсь от своего "как".
- Ни ты, ни она не были ей нужны. Я только освободил ее от...
- Детей? Ответственности? Семьи?
- Своей любви... - папа откидывается на кресле и расстегивает верхнюю пуговицу летней рубашки.
Любви? Он так любил маму, что отпустил ее к другому? Он это хочет сказать?
- А мы? - недоумеваю я, моргая мокрыми глазами. Теперь мне кажется, что сова моргнула. - Мы с Машей? Почему ты не оставил нас с ней?
Я и до "почему" сорвалась...
- С кем? С ней? - отец резко встает и делает шаг мне навстречу.
- С матерью двух дочерей, - отвечаю я, невольно отшатываясь и глядя не на него, а на сову, угрожающе нахмурившуюся.
- Которых она оставила, - говорит он, сцепив руки.
- Ты не отдавал нас, - возражаю я.
- Я не отдавал только тебя. Машу предложила забрать она. Боялась, что та будет ежедневно напоминать ее новому мужу об измене самим своим существованием.
- А меня почему не взяла? - хриплю я.