Вероника Стейнбридж покидает зону безопасности

Вероника осторожно опустилась рядом, положив обе ладони на песок. Ей казалось, что она чувствует глухой удар всякий раз, когда новая волна разбивается о берег. И она ощущала землю – огромную массу планеты, которая могла удержать на себе океан и не раствориться в холодной пустоте вселенной.

Солнце скатывалась за их спиной все ниже, и выжженное небо наполнялось цветом, разливая по воде перламутр, наполняя волны прозрачной нежностью. Шум прибоя постепенно стих, превратившись наконец в еле слышный шелест, и песок остыл, отдав воздуху последний теплый вздох, оставшийся от жаркого дня. От горизонта на юге разлилась глубокая синева, она просочилась в океан – и тогда вода и небо слились воедино, а земля под ладонями Вероники утратила свою несомненную значимость, превратившись в бледное обрамление наступающей темноты.

Когда они ехали обратно, в трамвае почти не осталось других пассажиров, и кондиционер громко жужжал в полной тишине.

– Ты едешь домой? – спросил Тим за остановку до станции пересадки. Вероника молча покачала головой.

В студии она, не говоря ни слова, направилась к мольберту – и писала до самого утра.

Не океан – Вероника знала, что никогда не сможет его написать.

Она писала пыльную широкую улицу, а над ней – бесконечное темно-синее небо.

|8|

Вероника и сама не знала, в какой момент заметила это. На вторую, третью поездку к океану – а может, понимание накапливалось в подсознании, впитывалось в кожу, как горячий воздух и запах йода. Но однажды, сидя на берегу, Вероника увидела очередную пару, идущую за руки вдоль самой кромки воды, в который раз удивилась – и все предыдущие разы сложились в очевидную картину.

– Мне кажется, или здесь большинство пар – разнополые? – спросила она, прикрыв глаза от яркого солнца, чтобы лучше рассмотреть этих двоих. Девушка смеялась, откидывая каштановые волосы от смуглого лица, юноша что-то увлеченно рассказывал ей. Они прошли мимо Вероники и Тима – набежавшая волна стерла следы.

– Не кажется.

– Все гетеросексуалы Зоны переехали сюда? – пошутила Вероника.

– Они отсюда и не уезжали, – улыбнулся Тим.

Вероника удивленно взглянула на него.

– Что вам рассказывали про создание Зоны? – насмешливо блеснул очками он.

– Что ее начали строить двадцать лет назад… – неуверенно ответила она.

– А про Полосу Отчуждения – нет?

– Нет.

Тим сухо усмехнулся – Вероника уже хорошо знала эту недобрую улыбку.

– Проект остекления сначала включал в себя побережье. Здесь должен был быть второй купол. Еще больше, чем над Парком. Прогулочная зона на набережной, пляж. Даже несколько сотен ярдов воды. Но жители прибрежных районов взбунтовались. Не хотели, чтобы у них забирали побережье.

Тим немного помолчал. Казалось, что так много слов дается ему с трудом.

– Начались протесты, – продолжил он после паузы. – Вмешалось федеральное правительство, проекты переработали. Появились прибрежные террасы в Уинтропе и Норфолке. А этот район так и остался незастекленным. Постепенно прежние владельцы все равно уехали отсюда. Когда Зону закрыли, они оказались в изоляции. Дома распродавались по дешевке. Их скупили мелкие дилеры недвижимости. Стали сдавать мигрантам, работающим в Зоне. Юридически, этот район тоже принадлежит Зоне. Но у людей здесь нет «айди». И медицинской страховки.

Вероника посмотрела вслед паре – две маленькие фигурки на границе воды и песка.

– Здесь все еще женятся и выходят замуж, – чуть тише продолжил Тим. – Рожают детей. Как сто пятьдесят лет назад, дома. Позвав знакомую повитуху. Растят их. Без медицинской помощи. Школ. Социальной поддержки.

– Об этом ты тоже пишешь? – так же тихо спросила Вероника.

– Я пишу обо всем. Обо всем, чего здесь не должно было быть.

|9|

Пошли дожди, и поездки на океан временно прекратились. Раньше Вероника замечала разницу в погоде только по тому, как менялось освещение – в особенно пасмурные дни приходилось рано включать в студии свет, и это очень расстраивало Веронику. Промокнув под дождем первый раз в жизни – они не успели дойти до выхода из Зоны несколько кварталов, когда полило – Вероника по-новому увидела потоки воды, текущие по стеклу над улицами. Она знала, как Тим не любит эти крыши, но сама радовалась, что может идти по сухим плитам мостовой, не боясь промочить ноги.

– Ника, ты когда-нибудь видела зонт? – спросил Тим в субботу – он собирался куда-то уходить.

Вероника не любила, когда он оставлял ее в выходные – те дни, которые она могла целиком провести в студии – и потому только коротко помотала головой. Тим достал из чемодана черный сверток, расстегнул ремешок, что-то нажал – и внезапно скрылся за выстрелившей в Веронику темнотой. Она вскрикнула и отпрыгнула назад. Черный круг вертелся засасывающим водоворотом. Тим выглянул из-за зонта, рассмеялся.

– Я скоро, – бросил он, снова нажимая на кнопку. Темнота послушно свернулась, сложив обтянутые нейлоном спицы, и исчезла вместе с Тимом за дверью.

Вероника не вернулась к холсту – пустота студии сбивала с толку, мешала сосредоточиться. Она стояла у окна, рассматривая туманный горизонт – где-то там скрывался за пеленой дождя океан.