Вероника Стейнбридж покидает зону безопасности

Спустя пару часов Вероника будет ехать в трамвае по линии, идущей на север. Поезд переезжает залив, с обоих берегов застроенный промышленными зданиями, пакгаузами, кранами, причалами… Вода в заливе не такая, как в океане – здесь она темная, спокойная, застывшая. А может, все дело в том, что Вероника смотрит на нее сверху, и волны превращаются в монотонную рябь, теряют свою индивидуальность, становятся частью одного целого. Она вспоминает, что люди выглядят так же, когда смотришь из окна офиса вниз, на застекленные улицы. Человек перестает быть собой – он только часть толпы, еще одно пятно в разноцветном беспокойном потоке…

Ветер швыряет дождь в окно трамвая, и залив больше не видно – по стеклу разлита слюда, превращающая здания в легкий этюд а ля прима, где пятна света и тени перетекают друг в друга, лишь намекая на первоначальную форму изображенного. Вероника смотрит в окно и жалеет, что у нее больше нет ни красок, ни холста.

Район, в котором теперь живет Тим, похож на пограничный с Полосой Отчуждения. От остановки трамвая тянется сеть стеклянных переходов, по улицам ездят автомобили, неоновые вывески зазывают в маленькие дешевые магазины. По дороге Вероника поставила точку на карте, вбив адрес со смятой бумажки, и теперь идет по навигатору, поэтому дома вокруг превращаются в серые прямоугольники в приложении. По крыше перехода стучит дождь – кажется, он стал еще сильнее.

Открыть дверь в подъезд магнитным брелоком, подняться на третий этаж, найти нужную дверь – и остановиться, положив ладонь на круглую латунную ручку. Шум дождя почти не слышен – тихий монотонный звук на грани различимого, мягкий аккомпанемент прерывистому дыханию.

Вероника поворачивает ручку – но дверь заперта. Сжимает ключ – как хорошо, что он уже в руке! – с третьего раза попадает в замочную скважину. Засов щелкает. Вероника толкает дверь и ступает в прохладный полумрак квартиры. Дождь стучит громче, пахнет сыростью – наверное, где-то открыто окно.

– Тим? – спрашивает Вероника, сама зная, что в квартире никого нет. Она чувствует эту пустоту, обволакивающую кожу вместе с сыростью. Оставляет у двери сумку, проходит дальше. Справа – кухня, барная стойка отгораживает ее от входа и двери в санузел, чуть дальше – маленькая гостиная, а из нее налево – дверь в комнату. Вероника медленно останавливается – дует оттуда, но она боится заглядывать. Осматривает гостиную – маленький диван, низкий столик, покосившийся торшер в углу. Стена над диваном совершенно пустая, светло-серая – то ли дань любителям «виар» очков, то ли минимализму начала века.

Вероника задумчиво садится на диван, еще раз окидывает взглядом темную, окутанную промозглыми осенними сумерками квартиру – и замирает. Слева от двери в комнату, возле невысокого стеллажа, висит картина. Ее «Лес».

Тело вскакивает с дивана быстрее, чем Вероника успевает о чем-то подумать – но дрожь в руках настойчиво говорит о том, что медлить нельзя. Если ничего не сделать сейчас, вскоре будет уже поздно – ее скрутит прямо тут, утянет в пучину, и что, если именно тогда Тим вернется домой?

Один раз она уже не смогла взять себя в руки. Повторить это после всего, что произошло…

Все равно что писать на том же холсте.

Но в этой квартире есть только один холст. А у нее все равно нет красок.

Вероника резко оборачивается. Несколько мгновений она смотрит на стену, а потом бежит – сначала на кухню, затем в ванную. Кетчуп – основная фактура, чайная заварка – для растушевки, дать полутон. Зубная паста – вместо белил. Включить свет над барной стойкой и торшер.

Отодвинуть диван оказалось не так просто – видимо, за долгое время он успел слишком сродниться со своим местом на полу и не желал с ним расставаться – но в конце концов Веронике удалось и это. Хлопья пыли взметнулись, когда она подошла к стене – и тихо осели, завороженные происходящим.

Когда засов снова щелкнул, предвосхищая легкое дуновение сквозняка и тихое шуршание отворяемой двери, Вероника стояла в кухне, с расстояния осматривая стену за диваном. Она еще читала язык линий, пятен, света и тени, выискивая в нем нелогичности и тавтологии, когда движение воздуха у левого плеча предупредило – она больше не одна.

Спустя не менее сотни панических мыслей, вспыхнувших в голове Вероники вереницей невнятных возгласов, Тим наконец произнес:

– Надо набить по краям багет. Можно будет сделать вид, что это картина.

– М-хм, – только и ответила Вероника.

– И тогда хозяин квартиры не заставит перекрашивать стену.

– М-хм.

– Я куплю тебе мольберт.

– М-хм.

– Но все остальное достанешь сама. Я ничего в этом не понимаю.

– А в мольбертах понимаешь? – тихо спросила Вероника, не отрывая взгляда от стены. Голос был охрипшим, она прокашлялась.

– Нет, – пожал плечами Тим. – Но тебе придется смириться. Если он не подойдет.

– Почему?

– Мне же придется смириться со стеной.

Она обернулась к нему. Он улыбался, и стекла очков были совершенно прозрачными.

|6|

Лишнее время.