Версаль

Филиппа Орлеанского, брата короля, чаще всего называют Месье. Он чем-то похож на героев расиновских трагедий. Конечно, король не подавлял его, но, без сомнения, затмевал. Если бы Месье довелось родиться на сто лет раньше, он вызывал бы всеобщее восхищение. Он очень похож на представителей рода Валуа.

Вторая жена Месье[71] говорила: «Похож на Генриха III во всех отношениях». С этим королем Месье сближает культурный уровень, чуткость, утонченность, благородная мужественность и слегка показная набожность. Подобно Генриху III Валуа, Месье был буквально помешан на рангах и этикете. Принцесса Дезюрсен написала в 1693 году: «Он превзойдет любого церемониймейстера в том, что называется формальными правилами».

Елизавета Шарлотта Баварская

Некоторые считают, что двойственность и нерешительность натуры Месье унаследовал также от Генриха III. Он никак не мог решиться, кого выбрать объектом своей любви: шевалье Лотарингского[72], его интимного друга, или своих супруг.

Как видно, этот человек был далек от святости, но любил в нее поиграть: он собирал коллекцию четок и никогда не пропускал ни одной проповеди в пасхальный и рождественский посты.

В 1678 году в день Вербного воскресенья в церкви Сен-Сюльпис проповедник Бурдалу начал речь со вступления, предназначенного специально для Филиппа Орлеанского. Прежде всего, он вспомнил, что тот «в такой же литургийный день одержал победу в битве при Мон-Касселе[73] (Ваше Высочество, присоединившее год назад пальмовые ветви большой и славной победы к пальме Христовой, покрыли себя неувядаемой славой)». За год до этого писатели не пожалели красноречия для неприкрытой угодливой лести. Аббат Тальман-старший[74], к примеру, придумал такое окончание для своего сонета:

Тот, кто видел вас более гордым, чем бог сражений,
В день, когда вы повергали врагов без угрызений,
Никогда не видел более милостивого победителя
на следующий день.

Тот, кто был еще ловчее, поспешил объединить достижения Людовика XIV с успехами его брата. Так, Бенсерад писал: «И пусть тебе (Людовику) воздастся хвала за все то, что он (Филипп Орлеанский) сделал». Людовик, без сомнения, был уязвлен. Он сумел сохранить признательность младшему брату, но в немалой степени испытывал и ревность к его военным успехам. Таким образом, Месье не удалось стать ни Александром Македонским, ни Цезарем. Ему пришлось довольствоваться победами, разделенными с герцогом Люксембургским[75], в войне с Голландией.

Как и Монсеньор, Месье очень любил Париж. Там он как будто заменял короля. В городе его резиденцией был Пале-Рояль, за городом – Сен-Клу. Конечно, его не любили так, как наследника, однако «знали», хотя и не чтили. Несмотря на это, за ним прочно закрепилась репутация благодетеля. Принцесса Пфальцская постоянно жаловалась на мужа, гневалась, бывало, что кричала, но всякий раз прощала и находила уважительные причины для оправдания его поступков. Ее можно понять: любому непросто жить с извращенцем. В 1672 году она считала Месье «лучшим человеком в мире». С течением времени такой светлый образ померк и справедливо деградировал. Хотя до конца жизни Лизелотта считала, что Месье следует больше жалеть, чем ненавидеть.

Невестки короля были разными по характеру, но обе обладали такими человеческими качествами, которых явно недоставало Месье. Первая Мадам, Генриетта-Анна Английская (1644–1670), была двоюродной сестрой Филиппа, внучкой Генриха IV. Она отличалась такой изысканной прелестью, что сам Людовик XIV чуть было не вовлек ее в любовную авантюру. Ее тонкий ум вызывал восхищение у мадам де Лафайет, а уж она-то знала в этом толк как никто другой! Способности Генриетты послужили причиной того, что ее выбрали для секретной миссии в Англии.

Вторая Мадам, принцесса Пфальцская, всерьез считала себя некрасивой. Да, ее поистине чудовищные объемы не сумел скрыть даже такой искушенный придворный живописец, как Риго[76]. Она, как и первая Мадам, была влюблена в своего деверя. К тому же их объединяла общность интересов. Ей нравились долгие прогулки, верховая езда и псовая охота. В ноябре 1709 года она со всей серьезностью уверяла, что загнала более тысячи оленей и 26 раз падала с лошади во время охоты. Принцесса настолько любила Людовика XIV, что возненавидела мадам де Ментенон. В письмах она именовала соперницу не иначе как гадиной, в ослеплении забывая, что маркиза в отместку легко могла бы назвать ее толстухой или какой-нибудь жирной гусыней.