Вершитель

Немного поторговавшись, мужчины соединили кубки и осушили их. По воле богов был в тот день заключен союз против христиан между северными племенами викингов.

* * *

…Сваты явились сразу после Масленицы.

Во двор Умилы въехала повозка с дарами от киевских наместников, следом пожаловали на красавцах жеребцах Аскольд, хазарский князь Ратмир и главный хазарский воевода Лучник Песах. За ними шел Дир, скромно ведя под узды богато убранного коня.

Замыкали свадебный поезд воеводы Будан, Бративой и Варяжка.

Нарядный, в расшитом жемчугом и каменьями красном кафтане, Дир выглядел таким молодцом, что у Олега от ревности едва не помутился рассудок. С холодной ясностью в этот момент волхв подумал: «Ты покойник».

Рюрик с малой дружиной встречал сватов.

Въехав во двор, всадники спешились. Привязав коней к коновязи киевские гости оставили оружие в телеге – негоже гостю с оружием входить под кров гостеприимного дома.

Умила встречала гостей, подносила кубок с медом, приглашала в дом.

Подходя к Умиле, киевляне кланялись, пили мед, чинно рассаживались на лавки вкруг стола.

По праву старшего свата Аскольд начал торг.

– Привела нас к вашему порогу беда-забота. Есть у нас голубь одинокий. Нужна ему горлица. Добрые люди указали на ваш дом.

Ружнена спряталась за ковровым пологом, дрожа от волнения, напрягала слух, стараясь не пропустить ни слова из разговора гостей с Умилой и Рюриком.

– Горлица наша еще не летает. Еще птенец совсем, – вздохнула Умила.

– Когда птенец оперится, поздно будет, – хитро сощурился Аскольд. – Нежный пух станет жестким пером. Купца не найдется на такой товар.

Умила подняла бровь:

– Наша горлица всегда будет мягкой и податливой, даже когда оперится. Кровь в ее жилах течет княжеская, а кровь – не водица. В любом возрасте наша горлица будет пригожей и желанной.

– Так наш голубь это сердцем почуял. Мы уж отговаривали его, а он – ни в какую. Говорит, в Ладоге моя горлица и госпожа.

Рюрик прочистил горло:

– Горлица наша не бесприданница, в приданое за ней дают Любшу с озером Нево, серебра пять кувшинов, не считая ковров и коз, посуды, одежды и белья. А что у вашего голубя имеется?

– Так и наш голубь не беден. Дань с Полоцка получает, – похвалялся Аскольд.

– Ладога собирает дань с кривичей, чудей, весей, мери, ильменских словен, – не уступал свату Рюрик. – Нас с тобой на свете не было, когда Гостомысл покорил эти племена.

– Вот и я говорю: нам пока хвалиться нечем, – примирительно улыбнулся Аскольд. – Но у нас великие замыслы. И если вы отдадите свою горлицу за нашего голубя…

– Пусть они сбудутся, ваши замыслы, – поддержал разговор Труан.

Аскольд поднял кубок:

– Полоцк и Ладога должны быть вместе, – молвил он. – Они связаны не только торговыми путями. Они связаны братской кровью.

Тот час слуги Аскольда внесли во двор ковры и шелка в рулонах.

Челядь Рюрика накрыла столы. Здесь были запеченные птицы и звери, рыба-царь, медовуха и заморские вина, овощи и фрукты. Олег сидел за столом мрачный, как ворон. Он смотрел на застолье, а видел, как Аскольд с дружиной и Диром окунаются с головой в реку, слушал сватов, а слышал слова священника «Крещается раб Божий…».

– Серому волку досталась голубка наша ясноглазая, – вздохнула старая нянька за спиной волхв.

Олег отогнал видения, подозвал старуху, в самое ухо ей прошептал:

– Скажи невесте, пусть вызовет жениха на состязание.

– Какое? – удивилась старуха.

– Конное. Пусть скачет к священному камню, что над рекой.

Больше слов Олегу не пришлось тратить – нянька была умудренной жизнью женщиной, и сердцем почуяла в волхве союзника.

… Конь стоял под седлом, ладья ждала на берегу Волхова.

Воеводы спорили, горячились, делали ставки:

– Наша обскачет вашего, – скалился Фарлаф.

– С нашим князем не всякий воевода может тягаться, не то что девка, – обижались киевляне.

– Что ставишь? – задирался Труан.

– Пояс ставлю, – отвечал Бративой. Пояс у воеводы был богатый, арабской работы, с каменьями и цепями.

Верная союзница Олега нянька тем временем передала Ружнене все слово в слово:

– Сказал: пусть скачет к священному камню.

– Какому камню? – волновалась, плохо соображала Ружнена.

– К тому, что на высоком берегу Волхова.

Ружнена исполнила все в точности. Ничего не подозревая, Дир принял вызов невесты и пустился за ней вскачь.

Как было велено, Ружнена направила коня к священному камню на высоком берегу реки.

В тот же час на Волхов и Ладожку обрушился ливень, такой плотный, какого не помнили даже старики – руку вытянутую было не разглядеть. Волхов вышел из берегов, точно сошел с ума, тихая Ладожка вспенилась и понесла валуны.

Только когда буря улеглась, Рюрик с дружиной нашел под обрывом у реки коня с переломанным хребтом и едва живого Дира. Жених был не в себе, ничего не понимал, как исчезла и куда подевалась Ружнена, объяснить не мог.

– Видно, конь сорвался с обрыва, – высказал предположение Труар, – течение унесло. Не найти уже…

– Дело нечисто, – сердцем угадала Умила. – Где наш хваленый волхв? Почему его нет, когда он нужен? Пусть вызнает у духов правду и найдет Ружнену живую или мертвую.

Олег явился по первому зову.