Верстальщику: Адаптация

– Ладно, ладно. Где твой куб? – внезапно расплывшись в улыбке произнес Хьюго. Он взял куб, перекачал на него причитающиеся кредиты и протянул обратно Херли. Тот хотел было его взять, но Хьюго не сразу разжал пальцы. На несколько секунды они замерли, оба вцепившись пальцами в небольшой черный куб.

– Главное, что мы услышали друг друга, правда? – тихо, почти шипя, произнес Хьюго.

Херли поднял глаза на него из-под капюшона плаща. Их взгляды сцепились на мгновение, после чего пальцы Хьюго ослабли, позволив Херли забрать куб.

***

(Херли)

Херли открыл напольный люк и спустился в темную комнату, свет в которой исходил только от мерцающего сияния нагревательного элемента. Комната была три на три метра, совсем тесная, и большую ее часть занимала конструкция самогонного аппарата, вокруг которого крутился Дед – высокий, но худой, костлявый старик лет семидесяти с редкими седыми волосами.

– Как дела? – тихо произнес Херли.

– Самуил хоть и ржавый старик, а гонит славный самогон, – произнес Дед, проверяя температуру в перегонной емкости. – Мужик от самогону становится радостнее, а баба отзывчивее. Мой самогон – это не прочая дрянь, после принятия которой ноги отключаются и есть риск заночевать в месте употребления. Пить можно, но очень аккуратно. У меня состав проходит через фильтры. Это занимает больше времени и сил, но зато пить можно смело. – Он осмотрел змеевик и вдруг выругался. – Черт! Опять охлаждающая жидкость течет! Херли, подай мне вон тот ключ, – Дед указал Херли на разводной ключ на столе. Тот передал ему ключ, и Дед, копошась со змеевиком, продолжил свой монолог.

– Это же целая наука. Надо знать, что можно пить. Голову и хвосты нужно отсекать, слишком много левых примесей. А кто тебе пропорции расскажет, а? Никто, только Дед знает. Или на себе экспериментируй, как Дед экспериментировал, – прокряхтел он, указав пальцем на свой белесый глаз и расхохотался.

Вдруг герметизирующая клейкая масса на стыке между змеевиком и емкостью прорвалась, и в зазор выстрелила струя пара.

– Ах ты, черт! – вздрогнул Дед и кинулся убавлять температуру. – Едрён карпускул! Опять давление скачет.

Через час за обеденным столом в небольшой, скромной, но светлой и убранной комнате сидели Херли и маленькая Мари - улыбчивая девочка лет шести со светлыми волосами, заплетенными в две косички. Она что-то выковыривала ложкой в тарелке с кашей. Не ела, скорее лепила.

Ее отец погиб во время одного из прорывов нижних уровней синегнойными. Это был высокий, немного грузный мужчина с лицом преждевременно покрытыми морщинами труда и сомнений, но часто улыбающегося широкой заразительной своим оптимизмом улыбкой. Она называла его, как любая другая маленькая девочка «Папа, ты настоящий герой», когда он помогал ей сделать даже какую-нибудь незначительную мелочь.

В тот последний вечер он вместе с Херли быстро подошел к Мари, играющей на полу, поднял ее на руки, сказал чтобы она ничего не боялась и ждала его. Затем посадил в дальнюю комнату и запер массивную дверь. Когда через несколько часов дверь открылась, Мари увидела уже только Херли. Папу она больше не видела никогда.

Потолок каюты был скошен и его высота уменьшалась от одной стены к другой. Херли отошел к дельней стене и присвев достал из сумки старый коммуникатор. Пытаясь встать, он сделал шаг вперед перенеся вес тела и ударился темечком о низкий потолок. Его лицо скривилось от боли, которая расплылась по всей голове, и он с трудом сдержал вылетающее ругательство.

- Блядь? - спросила Мари тихим детским голоском, взглянув на гримасу Херли. Это сочетание формы и содержания настолько было неестественным, что Херли подумал, что ему послышалось.

Повернувшись и попытавшись сделать шаг, он не заметил выступ на потолке и снова ударился головой.

- Блядь? - вновь осторожно спросила она.

- Что? - удивленно переспросил Херли. В этот раз он уже был точно уверен, что ему не послышалось.

- Блядь? – снова прозвенел голосок.

- Мари, это плохое слово, его нельзя говорить, - нравоучительно произнес Херли.

- Его можно говорить только Дедушке? – голосом, полным осознанности произнесла она.

- Нет, - Херли смутился на секунду. - Его никому нельзя говорить. Оно плохое. И Деду в следующий раз, если услышишь от него, скажи, чтобы так не говорил.

- Хорошо, - спокойно ответила девочка. – А почему его нельзя говорить?

Внезапно на полу со скрежетом распахнулась круглая дверца люка из которой в комнату, словно паук из убежища, выкарабкалось худое жилистое тело Деда.

– Как ты себя чувствуешь, дедуля? – спросила Мари.

– Прекрасно! Сегодня болит что-то новенькое, – бодро ответил он. – Вот здесь, – он ткнул себя куда-то в бок. – Раньше здесь никогда не болело. Жизнь, все-таки, подкидывает иногда новости, правда? – усмехнулся он и сел за стол.

Дед с рокотанием выпустил газы так, что вибрация прошла по столу.

– У нас уже соседи знают, когда тебе пора на горшок, - недовольно произнес Херли.

– Хрен с ними. Что ж я сделаю, – возмущаясь, ответил Дед. – Новый кишечник никак не приживется. А я говорил, что не нужно было соглашаться на операцию.