Вертер Ниланд

— Я вам и не представился толком… Лузерс, да, такое мое имя. Стало быть, вы собираетесь пополнить наши ряды, ну конечно. Мы тут такой приятный маленький коллектив, да, это я могу со спокойной душой сказать… все так без затей… друг к другу просто по имени… хотя, по правде сказать, мне понадобилось одиннадцать лет, чтобы начать называть по имени г-на Марсинга… ах, у нас тут такая спокойная жизнь, просто ужас какая спокойная, я бы сказал… приезжаешь сюда и думаешь: останусь ли я здесь?.. Как знать… и вот я тут уже… постойте-ка… да, восемнадцать лет, да-да, должно быть так, восемнадцать лети пять месяцев, если точно, ведь это было в разгар зимы, и холодина же стояла, доложу я вам!.. Нет, нельзя сказать, что жизнь тут у нас бурлит, нужно далеко, в город, чтобы малость встряхнуться, но конечно, это не всегда получается. А здесь никогда, никогда ничего не происходит…

Они поднялись на верхний этаж здания, и, проходя мимо высокого, узкого окна, человечек указал на светло-зеленую, даже скорее серую равнину, как будто вид за окном являлся иллюстрацией к его рассказу.

— Когда ярмарка, когда лотерея, праздник Пасхи, ну, в кино — оно, правда, только по средам и субботам, вечером, а кроме этого делать тут совершенно нечего… разумеется, бывает, крестьянин с крыши свалится, или молния в копну сена ударит, или мальчишка на рыбалке утонет, как давеча, прямо прошлый месяц, горе-то какое… — Человек потер лицо, словно это было единственное средство, с помощью которого он мог отогнать свои мысли от такого печального воспоминания. — Да, и было еще несколько нападений последние два месяца, здесь такая глушь… расследование пока не закончено… мы велим детям всегда держаться группами, так спокойнее…

Они подошли к двери, и, повернув торчавший в замке ключ, человечек распахнул ее. Комната была небольшая, квадратная. «Все коричневое, все, все…» — было первое, что подумала Мэнра. Она не знала, почему, ведь далеко не все в комнате было коричневым. Комната была не светлая, поскольку маленькое окно выходило на север, но действительно коричневой была лишь нижняя половина стены, обитая уродливым деревом, выкрашенным под волокнистую древесину.

Человечек оставил ее одну. Она слышала, как удаляются его шаркающие шаги. Она не знала, за что приняться. Опустившись на колени, она попыталась молиться, но не смогла связать и двух слов. А ведь было тихо вокруг, так страшно тихо…

Она стояла на коленях возле камина. «Похорони и забудь», — грохотало в ее голове. Некоторых не хоронят. Некоторых сжигают. Да, сжигают… Дрожащими руками она открыла сумку и вытащила толстую пачку перевязанных бечевкой писем. Она развязала пакет. Конверты были без единой складки; там, где он был вскрыт неровно, край был аккуратнейшим образом обрезан ножницами. На каждом конверте, в нижнем левом углу, стоял надписанный чернилами номер. Она взяла конверт, пронумерованный единицей, скомкала его вместе с письмом, положила на каминную решетку и подожгла. Дым, не уходя в трубу, заволок комнату и бросился ей в лицо.

В дверь постучали. Мэнра поднялась и проковыляла к двери. Человечек протягивал ей большое полосатое полотенце.

— Прошу меня простить, — затараторил он, — я совершенно не учел того, что вы, конечно же, захотите умыться после столь пыльной дороги… если вам еще что-то понадобится до прибытия ваших чемоданов —

Только теперь он заметил тлеющую, занявшуюся лишь слабеньким язычком пламени бумагу в камине.

— Ах, вы решили камин… довольно разумная идея… вот только труба давно уже вышла из строя, ее замуровали, столько грязи всегда из нее сыпалось… но скоро во всех комнатах у нас будут электрические радиаторы, да, наконец-то мы их заполучили, нам, вообще-то, они не то чтобы по карману, ну да в любом случае их заказали… Вы дадите мне знать, если вам что-то понадобится?

Дверь вновь закрылась, и опять наступила тишина. Бумага догорела; тонкий, едкий дым докучал Мэнре, но она не стала открывать окно. Сев на кровать, она опустив голову на руки и закрыла глаза.

Она сидела так долго; затем встала, вновь связала письма в пачку и сунула их в сумку. Прижимая ее к себе, вышла в коридор. Беззвучно прикрыла дверь и начала осторожно спускаться вниз. «Похорони, похорони, похорони…» — повторял голос, в ритме колес поезда отстукивая в ее мозгу. Нет ли в этом здании другого выхода? На каждом углу она осторожно оглядывалась. Спустившись вниз, она направилась в противоположную холлу сторону. Какая-то дверь была распахнута. Мэнра вошла в громадную душевую. Там пахло мокрыми швабрами и древесиной, которая вновь и вновь пропитывалась мыльной водой и средствами для стирки, — знакомый запах, но как мог он воплотить столько тоски и одиночества?