Вертикаль. Место встречи изменить нельзя

«У него есть одна особенная улыбка, очень явная, откровенная, но такая стремительная, такая мимолетная: он не улыбается – он дарит тогда улыбку. А на руке выше запястья тривиальнейшая лиловая татуировка – толстенькая, расплывшаяся буковка С. А еще есть такой жест – он меня очень забавляет, – в моменты озабоченности морщить лоб и мелко-мелко поглаживать кончик носа согнутым указательным пальцем. А на внутренней стороне предплечья – беловатый шрамик, воспоминание о ноже, нежный, как складка на молочной пенке. И вот я принимаю его всего, все его жесты, манеры, словечки, болезни, и это уже не его, это такая же часть меня, как мое дыхание или взгляд, и даже эту его девку я готова принять наподобие дурной привычки, вроде как неумение пользоваться носовым платком. Я готова, готова, я готова принять, но меня-то об этом никто не просит, вот ведь незадача».

Катя повернулась и деревянными ногами пошла прочь.

Она уже сидела в машине, когда они ее заметили.

– Какие люди! – крикнула Соня, раскинув руки.

Катя опустила стекло.

– Радостная встреча, – без улыбки сказала она.

– Будет врать-то, – тоже без улыбки сказала Соня. – Только это ведь не моя вина, подруга. Так что зла на меня ты не держи. Лучше подбрось до поселка.

Сергей подошел и встал за ее спиной. Он смотрел на Катю.

– Садитесь, – сказала она, не глядя ни на него, ни на нее.

– Не надо, – сказал Сергей. – И так дотопаем, ножками.

– Вот сам и давай ножками, а я прокачусь.

Соня первой забралась на заднее сиденье. Сергей еще постоял возле Кати, но она не смотрела на него, и он поплелся следом за Соней, устроился рядом с ней.

Катя вела машину, вцепившись в руль. Она смотрела перед собой глазами, слепыми от ненависти и отчаяния, и слушала короткие смешки на заднем сиденье, невнятные переговоры.

Еще раньше, прежде чем они подъехали к мосту, Катя поняла, что она будет делать теперь. Она думала: «Я ее не звала, видит бог, я этого не хотела, она села в машину сама, так что, выходит, она сама попросила меня об этом».

Перед въездом на мост Катя остановила машину. Она так долго сидела молча и неподвижно, что Сергей не выдержал.

– Что ты? – спросил он.

Она ответила не сразу:

– По-моему, колесо спустило.

– Ну вот, – расстроилась Соня. – А может, дотянем? Тут ехать-то всего ничего.

– Может, и дотянем, – сквозь зубы отозвалась Катя. – Пойди посмотри.

Сергей послушно полез из машины.

– Стой, – сказала Катя.

Он замер, уже вытянув одну ногу из машины, уже нырнув головой в дверь.

Катя посмотрела на него очень внимательно. Она прощалась с ним, но он этого не понял, хотя мог бы догадаться, все ведь только к тому и шло.

– Что? – спросил Сергей.

Она улыбнулась ему и сказала:

– Заднее левое.

Катя видела через зеркальце, как Сергей обходит машину. Она не стала дожидаться, когда он, проверяя, стукнет ногой по резине, нажала педаль газа и рванула вперед.

Соня крикнула сердито:

– Дура! Куда?! – поняв случившееся только как ревнивое бабье хамство, но Катя глянула на нее коротко через плечо, и Соня все поняла, увидев ее страшные глаза, их безумное бесовское веселье.

Машина взлетела на середину моста, резко повернула через полосу встречного движения и, пробив парапет, перевернувшись в воздухе, рухнула в реку.

Жалкой, жестокой пародией сбылось давнее желание Кати, мучившее ее иллюзией власти и свободы.

И ничего не переменилось. Безмятежное небо, ветер в голых деревьях. Только одинокий мужчина на мосту, маленький человечек, распахивая в крике рот, присел на корточки, сжав ладонями лицо, да вода недолго бурлила в том месте реки, куда ушли две человеческие жизни, лишенные сознания вины и потому недоступные для раскаяния.

1991 год

Пираты XX века

Ранней осенью 1969 года советское грузовое судно «Зима» стояло у причала бирманского порта Рангун.

Еще не весь груз был выгружен из трюмов, еще плыл над палубой, покачиваясь на поскрипывающих тросах, последний трактор, как к борту судна подъехал крытый грузовик. Его сопровождали два джипа с полицейскими. Двое из них встали у трапа, остальные поднялись наверх, оцепили подход к трюму. Молодые, с безучастными лицами парни в темно-синей форме. На бедре у каждого – пистолет, подцепленный к поясу-патронташу, в котором латунно поблескивали патроны.

Радист Кондратюк, добродушный малый с круглыми голубыми глазами на круглом лице, присвистнул от удивления:

– А охраны-то!.. Будто зовото привезви… – Кондратюк лениво растягивал слова, букву «л» вообще не выговаривал.

– А ты как думал, салага? – важно заметил молоденький матросик Стеценко. – Нам вон с Кондратьичем и золото приходилось возить. – Он кивнул крановщику Клюеву: – Помнишь, Кондратьич?.. Вот такие кирпичи, пуда по два в каждом… В Англию везли, в Международный банк… Так я тебе скажу – охраны было не больше.

– Скажи, пожавуйста, – искренне изумлялся Кондратюк.

Темнокожие грузчики уже начали сносить груз в освободившийся трюм. Это были довольно большие банки из светлой жести. На каждой – надпись латинскими буквами:

«СССР, в/о МЕДИМПОРТ».