Вертинский. Как поет под ногами земля

Но вот этот простой добрый труженик – это не тот образ, который мы вспоминаем, когда думаем о Вертинском. Мы вспоминаем изнеженного барчука в трудных обстоятельствах. Но ведь мы и есть изнеженные барчуки в трудных обстоятельствах. Это и есть самая лестная идентичность, которую можно на себя напялить. Поэтому так популярен Набоков – никогда не жалующийся король в изгнании. И вот именно о том, как несчастным и одиноким Боткиным придумывается для себя миф о короле в изгнании Кинботе, написан лучший – настаиваю – лучший роман Набокова «Pale Fire», «Бледный огонь». Это гениальная книга. Гениально придуманная и гениально исполненная. Это о том, как несчастный, ни с кем не общающийся, с дурным запахом изо рта полусумасшедший русский эмигрант придумывает себе нишу короля в изгнании. Мы все короли в изгнании. Мы все пришли из какого-то рая и попали в это более чем сомнительное место. Именно поэтому так лестно было Галичу распространять выдуманный им анекдот о том, как в 57-м году он приезжает на «Ленфильм», в «Европейской» встречает Вертинского, для того чтобы поразить Вертинского, заказывает себе максимально роскошный стол, а Вертинский небрежно спрашивает себе стакан чаю, выпивает этот стакан чаю даже без лимона – причем еще три раза просит поменять, потому что ему что-то все время не нравится, а потом уходит, не оставив чаевых. И официант, указывая на Вертинского глазами, говорит восхищенно: «Барин». Действительно, нам всем, глядя на Вертинского, хочется сказать: «барин».

Самая привлекательная в мире ниша – это король в изгнании, вернувшийся на родину и готовый снова стать ее частью. Ничего не поделаешь, нам лестно любить и ненавидеть родину, лестно быть на ней, лестно осознавать себя такими-сякими, но нигде больше не нужными и повторять: «И пора уже сознаться, что напрасен дальний путь. Проплываем океаны, бороздим материки и несем в чужие страны чувство русское тоски». Поза Вертинского и биография Вертинского – это та поза, которую хочется примерить на себя. А это и есть то высшее достижение, благодаря которому художник остается в истории. Именно благодаря этому тот же Киму, у которого все хорошо с собственным голосом, поет сравнительно недавно голосом Вертинского – «Я старый дедушка…» и так далее. Благодаря этому же под Вертинского стилизуется Погудин, благодаря этому же под него пишет огромное количество современных, молодых, которые десятой доли этого опыта не имеют, но им лестно быть безумными Пьеро. В этом и заключается задача оставить такой образ себя, чтобы всем хотелось быть тобой.

Вот, собственно, то, что я хотел, а теперь давайте поговорим, о чем вы хотите. Спасибо.

Я полагаю, что ни у кого вопросов не будет, потому что Вертинский – один из тех немногих, кто не вызывает неприязни, кто не вызывает вопросов. Может быть, это потому, что в нем слишком много собственной насмешки над собой, чтобы еще к этому кто-то мог что-то добавить. Если есть какие-то вопросы по биографии, то давайте. Я, правда, ее плохо знаю, потому что он очень много врал. С другой стороны, правду о себе кому интересно рассказывать? Знаменитая книжка «Дорогой длинною» насчитывает всего 150 страниц, там половина умолчания, половина брехни. Единственно точное, где он о себе рассказывает, где аутентичный Вертинский, – это в мемуарном очерке Натальи Ильиной и в трехстраничном очерке Галича. Там он живой и более-менее настоящий. И, конечно, он уцелел, он похож на себя в одной роли в кино. Это не «Заговор обреченных», за который он получил Сталинскую премию, а это, конечно, «Анна на шее». «Как я завидую этим цветам…» – помните? Но, кстати, нельзя не заметить абсолютной изношенности уже этого облика. Человеку 65, а он уже руина. Естественно, руина, потому что одно дело – петь в шанхайском кабаке, но думаю, что петь на Харьковском тракторном заводе все-таки хуже. Хотя, кто знает, тут есть варианты.

Вопросы:

Дмитрий Львович, на «Дожде» было интервью Синдеевой с Авдотьей Смирновой. Смирнова сказала, что как раз закончила писать для «Первого канала» сценарий многосерийного фильма именно по Вертинскому. Это чуть ли не личный заказ Эрнста. Почему именно сейчас? Это для эмигрантов какое-то послание?