Вес чернил

– Я могу сходить завтра в архив и поискать там сведения о Фэрроу, – сказала она.

Какое-то время Аарон крутил головой, размышляя.

– Вот до сих пор никак в уме не укладывается, как вы, лондонцы, можете просто сходить в архив и узнать сведения о никому не известном человеке, который жил триста лет тому назад, – заметил он. – Это же какой-то неистребимый бумажный след за каждым!

Он отодвинул в сторону подложку с документом и добавил:

– Как вы вообще умудряетесь дышать в этой стране?

Хелен аккуратно подтянула документ поближе к себе:

– А что, собственно, плохого в том, чтобы иметь архивы? Для историка это золотое дно.

– Без обид, но мне кажется, что каждого англичанина с самого рождения держат под микроскопом. И любому может стать доступна ваша личная информация и родословная.

Хелен хмыкнула и вернулась к документу.

– А нам вот плевать на родословные! – заявил он.

– Да, – задумчиво протянула Хелен, вертя в руке карандаш. – Это одна из немногих черт американцев, которые мне нравятся.

– Видите?

– Что?

– Вы, англичане, лишены способности говорить комплименты. По крайней мере, настоящие. Вы просто не знаете, как это делается.

Хелен развернулась к Аарону:

– Ну и как, мистер Леви, мне сделать вам комплимент? Будьте любезны, осчастливьте!

Он откинулся на спинку стула:

– Ну, например: «Вы мне нравитесь».

Хелен изогнула брови, посмотрев на Аарона поверх очков. Это типично британское выражение недовольства развеселило его, но он сдержался.

– Продолжайте. Попробуйте, – сказал он, тщательно артикулируя каждое слово, будто разговаривая со студентом-иностранцем. – Ну, скажите: «Аарон Леви, вы мне нравитесь. Как выяснилось, вы неплохой человек».

Хелен выслушала его, не размыкая губ. Наконец они приоткрылись, и тот услышал:

– Вы еще глупее, чем я думала.

– О, уже ближе, – усмехнулся Аарон. – Предлагаю как-нибудь попробовать еще раз. Не расстраивайтесь, у вас почти получилось.

Хелен вернулась к работе, а Аарон снова подтянул к себе ноутбук. «Пусть завтра сбегает в архив», – подумал он, включая браузер и вводя имя.

Томасов Фэрроу оказалось несколько сотен. Канадский политик, некролог во флоридской газете. Аарон ограничил поиск семнадцатым веком. Отсеяв лишнее, он нашел одну ссылку. Некий аспирант из Мичигана по имени Брендан Годвин писал диссертацию о Томасе Фэрроу, жившем в тысяча шестьсот двадцать втором – шестьдесят седьмом годах. Годвин выступил с докладом на конференции три года назад – по-видимому, он, как и Аарон, все еще трудился над своим опусом. Согласно аннотации, опубликованной на давно не обновлявшемся сайте конференции, историк утверждал, что Фэрроу оказался незаслуженно забытым голосом мысли семнадцатого столетия, весьма способным человеком.

Неужели это и есть тот самый Фэрроу, встретивший определенно не самый дружеский прием у ван ден Эндена? Аарон отметил в блокноте найти адрес Годвина – писать ему он решил уже за пределами библиотеки, где щелканье клавиш не представляло риска.

В библиотеку вошла команда Уилтона. Они уселись за самый дальний от Хелен и Аарона стол, чтобы исключить всякий зрительный контакт. Одна лишь девушка, которая подошла к столу последней, села в самом конце, виновато отвернувшись.

Патриция немедленно оказалась рядом. Спрятав от греха ноутбук, Аарон догадался зачем. Хелен, не поднимая головы, указала на две подложки, которые хотела оставить, и через мгновение следы «дружеского» расположения Патриции исчезли, а библиотекарь вернулась к своему компьютеру.

То, что осталось лежать перед Аароном, было письмом, адресованным Томасу Фэрроу. На подложке перед Хелен была страница, которую он раньше не видел.

Обычная страница, заполненная знакомым плавным почерком. Список расходов и долгов, – как заметил Аарон, поступлений от учеников снова не было. Однако в самом низу было нечто, отсутствовавшее в более ранних бумагах. Обычная буква «алеф», оставленная писцом… но вниз от нее вертикально шла надпись, выполненная не тем же почерком, что и весь документ, а отдельными еврейскими буквами, словно писец играл в прятки: «Алеф Самех Таф Рейш».

И сразу же внизу горизонтально, латинскими буквами: «Эстер Веласкес».

– Это она, – шепотом произнесла Хелен. – Это ее имя.

На лице ее застыло выражение, которого Аарон не мог понять: смесь сожаления и сочувствия, как при встрече с другом, которого страшно обидел и от которого не ждешь прощения.

– Эстер, – произнес Аарон, словно пробуя имя на вкус.

Под именем, подписанным той же рукой, с небольшим росчерком, стояло другое: «Т. Фэрроу». И следом: «Пусть местом, где я останусь не разделенной, будет эта страница».

Ниже значились еще три имени, два из которых были отмечены галочками: «Ван ден Энден, Гоббс, де Спиноза».

Хелен повернулась к Аарону.

– Возможно, Томас Фэрроу, – сказал он, – малоизвестный философ, который переписывался с некоторыми из великих. В США есть аспирант, который считает, что Фэрроу – недооцененный ученый того времени.

Сердце его отчаянно билось.

– Как думаете, возможно ли… Ему не хотелось заканчивать фразы.

Минуту Хелен молчала. Затем согласно кивнула.