Вес чернил

30 апреля 1665 года

15 ияра 5425 года

Даниэлю, или, если я могу так говорить, моему сыну

Великим утешением было узнать из вашего письма, что вы живы и здоровы. Я опасался, признаюсь, что вы стали жертвой какой-нибудь болезни, подобной той, что последнее время появилась в Лондоне и которой люди так боятся, что избегают некоторых кварталов, даже отказываясь от работы, а следовательно, и средств к существованию.

Я рад узнать, что мои слова оказались полезными вам на диспутах во Флоренции. И меня ничуть не удивляет ваша просьба объяснить, как трактовать слова Исайи и Иеремии, чтобы раскрыть истинные знамения Мессии. Вы всегда были внимательным учеником, и теперь я убеждаюсь, что вы хорошо помните мои предостережения против неправильной трактовки этих отрывков. Эта работа займет несколько недель, но поскольку вы считаете, что она поможет ослабить положение Шабтая Цви в общине, я возьмусь за нее. Сказать по правде, работа станет для меня бальзамом, который спасет от неизбежного в моем положении одиночества. Вам, наверное, покажется странным, что даже сейчас мой дух все еще бунтует. Но когда до моего слуха доносится шум работ по дому, звуки домашнего хозяйства, мне все же иногда хочется приложить свое тело к какому-нибудь полезному труду, видеть глазами, работать руками, ибо это поднимает дух человека. Поэтому даже старик должен опасаться злых приступов отчаяния и уныния. Принятие моих немощей должно считать данью Б-гу, который по милости Своей пощадил меня, оставив мне способность трудиться духом и умом, тогда как другие, более достойные, погибли.

Я прошу почаще писать мне и присылать подобные вопросы, которые так беспокоят вашу общину. А я обещаю вам честность.

Моше Га-Коэн Мендес

19 мая 1665 года

24 ияра 5425 года

Лондон

Блеск молнии – и лишь один удар сердца. Затем над городом раздается ужасающий грохот, и по оконному стеклу дома да Коста Мендес устремляются потоки воды. Небо корчится от ярости, наполняя ее душу детским страхом. В каждом изломе молний эхом отдается хриплый крик брата, видится ее собственный силуэт и фигура отца, исчезающая в огненном вихре, охватившем лестницу.

Звук имени ее матери среди деревянных обломков.

Рядом с ней стоит серебряный канделябр, и от его трех ровных огней вверх поднимается тепло. «Это всего лишь молнии, – повторяет она себе, – всего лишь молнии и гром. Сюда они не ударят. Молнии подожгут что-нибудь другое, например дерево на дальнем пастбище за городскими стенами. Странно так бояться грозы, когда не боишься ни болезни, ни смерти». Встав неподвижно и вознеся сжатый кулак к небу, она шептала, прижимаясь губами к холодному окну:

– Ну ударь же, порази меня!

Дождь хлестал по толстому стеклу, смывая улицу, полоща весь мир в серой воде.

Из залы донесся приглушенный смех – то Мэри и Томас направились в другую комнату. Отойдя от темного окна, она сунула руку в карман, чтобы снова ощупать его содержимое. Десять шиллингов мелкой медью и еще пять королевской монетой. Неплохая сумма за то, чтобы она неделю за неделей стояла здесь, как статуя, пока Диего да Коста Мендес наведывался в деревню, а Томас и Мэри резвились в его доме. И все же монеты в ее кармане составляли совершенно мизерную сумму, не способную удовлетворить растущие потребности дома раввина.