Вес чернил

Становилось ясно, что старика совсем забыли. Выплаты от отца Мэри стали нерегулярными, а после прибытия раввина Саспортаса и вовсе прекратились. Вероятно, Диего да Коста Мендес боялся оскорбить нового ребе поддержкой старого, даже столь смиренного, как Га-Коэн Мендес. А быть может, Диего просто забыл, что раввин питается не только пищей духовной. Будь жива Кэтрин, она обеспечила бы безбедное существование учителя, но Кэтрин была мертва, а вдовца больше волновали другие заботы.

В том, что полученные от Мэри монетки шли в дом, больше не интересный ее отцу, была мрачная ирония. Но Эстер понимала, что лучше не рассказывать Ривке, откуда берутся деньги, что она приносит каждую неделю. Ривка же никогда не расспрашивала, и это был явный признак ее растущего беспокойства об их дальнейшей судьбе.

Однако ни безумные развлечения Мэри, ни нелепая должность Эстер в качестве наемной компаньонки не могли длиться вечно. Еще несколько недель, и Томасу надоест ухлестывать за Мэри ради ее приданого, ведь Диего ни за что не согласится на такой брак.

Эстер отпрянула от окна. Она оглядела гостиную, и взгляд ее упал на мягкое кресло. Там, небрежно брошенная, лежала книга. Эстер перевернула ее: «Философические штудии: о предприятиях и исследованиях выдающихся людей со всего известного мира».

Эстер никогда не видела публикаций о заседаниях Королевского общества, хотя и много раз слышала о них. В синагоге время от времени обсуждали те или иные открытия в области природных явлений, например опубликованное исследование приливов, влияющих на морскую торговлю. Эстер с нетерпением открыла книгу, где на фронтисписе были изображения короля и еще одного человека, которого, судя по подписи под портретом, звали Фрэнсис Бэкон. Она стала листать: «Физико-математические экспериментальные этюды», «Заметки о работе маятниковых часов на судах для определения долготы», «Опытно-экспериментальная теория низких температур», «Об открытии пятна на одном из полос Юпитера». «Рецепт сидра из тутовых ягод, предоставленный достопочтенным сэром Томасом Уильямсоном». Последнее сочинение было включено в сборник просто ради того, чтобы завоевать расположение и получить покровительство какого-то титулованного дурака. О, если бы она могла столь же свободно публично излагать свои мысли, как этот сидродел!

На этой неделе она получила еще два ответа на имя Томаса Фэрроу. Каждый раз, заслышав стук почтальона, Эстер выскакивала и запихивала письма в карман, чтобы прочитать на досуге. И хотя самого долгожданного ответа она еще не получила, лед уже тронулся – кажется, намечался диалог с ван ден Энденом и с Лодевейком Мейером. Ответы от обоих были пока еще весьма осторожны, ученых мужей интересовало, с кем Томас Фэрроу обсуждал тот или иной вопрос, согласен ли он с Гоббсом в его рассуждениях о промысле Божьем? Таким скупым ответам, возможно, способствовал резкий тон писем Эстер, но она никак не могла заставить себя выражаться иначе. Даже когда она писала на латыни, ей не хватало терпения на высокопарные фразы, в которых сложно было определить, где скрывается приторное честолюбие, а где завуалированное оскорбление. «Мой разум по своей природе есть лишь тень вашего более проницательного ума, поэтому я прошу вас простить меня за этот вопрос, допуская, что мышление мое не достигло тех высот, которые открылись вашему…» – нет, определенно, такая извилистая, как змея, речь была противна ей.

Эстер неспешно перелистывала страницы «Философических штудий». Для членов Королевского общества свободно выражать свои взгляды было столь же естественно, как дышать, в то время как Эстер приходилось предавать и изворачиваться, да еще и урывать каждую искорку света, чтобы читать. Эти же мужчины высказывали свои гипотезы и мысли так, словно те не нуждались во внешних покровах, а могли быть бесстрашно пущены в мир обнаженными. Но зависть Эстер боролась с удивлением по поводу такого безрассудства – ведь если король умрет или переметнется к иному течению христианства, за эти написанные на бумаге слова головы авторов могут посадить на пики.

Раздался негромкий шорох. Эстер поспешно закрыла книгу.

На нее, не сводя глаз, смотрел Бескос. Поглощенная чтением, Эстер не заметила, как он вошел. Вероятно, служанка Ханна при входе дала ему полотенце, которым он сейчас и вытирал затылок, волосы, где их замочил дождь, и бороду, что закрывала его шею.

Улыбались только его губы – глаза же сверкали льдом.

– Такая меланхоличная евреечка!

Бескос сел рядом с Эстер. Каркас дивана заскрипел под его весом. Она слышала запах его не успевших просохнуть волос, чувствовала исходящий от него жар, видела крупные поры на его коже.

Эстер подбросила на руке книгу, словно безделицу:

– Ваша?

Бескос взглянул на нее, и Эстер увидела в его глазах удивление.

– Записки Королевского общества? – коротко хохотнул он. – Да нет, это Томаса.

Эстер и в голову не могло прийти, что Томас читает такие книги. Неужели она совершила глупость, подписывая его именем письма, думая, что ее адресаты не знают о нем?