Весь этот джакч

Надо сказать, что с головой у меня в эти дни творилось что-то не очень хорошее. Я сам себе напоминал Лайту, когда она с пузом ходила: мне то радостно ни с того ни с сего, то наоборот зубами скрежещу; то жарко, то озноб; а главное, воспринимаю я всё происходящее как через слой прозрачной ваты. В каких-то докморовских книжках это описывалось, называлось «синдромом очуждения» (или «отчуждения»? — тут я ни в чём не уверен) и, кажется, вело к большим неприятностям типа брома, тёплых клизм, минеральных ванн и обёртывания мокрыми простынями. В общем, я понял: мне самому кажется, что я всё нормально воспринимаю, а Князь со стороны видит, что я полный идиот. Ну или не полный, но уверенно прогрессирую.

Так что я стал усилено за собой следить. Хотел записывать, потом понял, что это тоже проявление идиотизма. В тех же умных психиатрических книжках рекомендовалось помимо ванн и клизм (что в здешних условиях было совсем нереально) прибегать к систематическому самонаблюдению, то есть постоянно смотреть на себя глазами какого-нибудь выдуманного друга и все свои действия комментировать, а лучше высмеивать. Тогда, когда я это читал, мне показалось, что это будет прямой путь в то самое «Горное озеро», а значит, автор писал в целях пополнения контингента (санаторий-то был из дорогущих). А потом — и в семейных проблемах, и на войне, и в тюрьме — мне всё больше казалось, что автор был прав и что камень выбивают камнем, а не куриным яйцом. В общем, время от времени я придумывал себе воображаемого друга, позволял ему над собой изгаляться, а потом быстренько душил, пока он спит. Без особой жестокости, да.

Мы же не нелюди какие…

Так я обзавёлся говорящей птичкой-кигикалкой. Сидит то на одном плече, то на другом, — и разъясняет мне всю мою никчёмную жизнь с певучим пандейским акцентом. А я делаю вид, что никакой птички нет. Потому что — что подумают люди?…

* * *

С неделю прошло, как мы здесь оказались. То есть с момента покражи Рыбы — дней десять. Мы тупо прочёсывали квадрат за квадратом, не находя никаких следов, и я начал думать, что не Рыбу мы ищем, а этими поисками что-то прикрываем. А раз так — может, никто Рыбу и не крал? Может, её тут и прикопали? Само же офицерьё…

И тут находят мёртвым ещё одного офицера. Хуже того — это я на него наткнулся.

Случилось это, когда мы сильно припозднились с возвращением из Долины — я и четверо солдатиков; капрал и ещё один рядовой из моих за день до того влетели в «электрическую икру» и дня на три выбыли из строя. «Икра» была старая, высохшая, так что ничего особенного не случилось — ну, судороги, ну, обожгло местами. И хорошо, что так произошло, а то без происшествий бойцы расслабились и вели себя слишком вольно, поплёвывая. А тут им Долина намекнула слегка, как оно бывает, причём все живы остались…

Ну и пошли мы на следующий день впятером. А надо сказать, что прочёсанные участки поблизости от базы закончились, и этот был довольно далеко — километрах в восьми, то есть идти в одну сторону часа два. Поэтому выход я назначил в очень раннее время, ещё затемно. Солдатики удовольствия не выразили, конечно, да я и не ждал. Сам, естественно, поднялся раньше, чем проснулся, а поэтому забыл планшет с картами. Но хватился быстро, возвращаюсь… а тьма, холод, сверху падает что-то непонятное, то ли капли мелкие, то ли иголки ледяные. И вдруг вижу — над Долиной какой-то мгновенный проблеск, но не молния, а как будто из облаков мигнул прожектор с узким-узким лучом, причём луч этот в такую спиральную светло-тёмную полосочку… Наверное, секунду это длилось, может, чуть больше. Я от неожиданности ещё несколько шагов пробежал, потом остановился. Запомнил направление, запомнил, где стою. И тогда рванул за планшетом. Вернулся с картами, развернул общую, сориентировал, на ней отметку сделал.

И всё, всё, время уходит, торопимся неспешно… Успею подумать по дороге.

Солдатики были какие-то вялые, и для поднятия тонуса по провешенной тропе я их пустил впереди себя, велев сменять первого в колонне каждые пятьсот метров. По идее, на провешке серьёзных нежданчиков быть не должно, но это же Долина — то есть бывает всяко. И что вы думаете — на пятом километре головной тормознул, и все прочие тоже мгновенно стали как вкопанные, звякнув котелками — так что я чуть не опозорился, едва не врезавшись в последнего. Но всё-таки среагировал, а потом медленно пробрался вперёд и стал смотреть, что же это у нас на пути возникло.

— Молодец, рядовой, — сказал я тихо. — Вернёмся, напомни, что я тебе благодарность объявляю.

— Что это, Чак?

— Это называется «плеть». Идите все сюда, только не напирайте, смотрите внимательно…

Я присел, чтобы солдатикам было виднее.

«Плеть», когда её взглядом выделишь, вроде бы очень заметна. Но сплошь и рядом бывает, что лежит она на земле и так хитро сливается с фоном, что даже очень опытный глаз, случается, пропускает её. Говорят, так же и змеи — вроде бы яркие и пёстрые, но видны не всегда. Сам не встречал, не знаю. А «плети» видел, да… и в действии тоже.

— Все посмотрели?