Весь этот свет

– Вся прелесть секрета состоит в том, что им можно поделиться с кем-то, кому доверяешь. Доверься мне. Позволь помочь тебе.

– Хочешь сказать, я должна позволить тебе меня спасти?

Эллиотт сглотнул.

– Мы могли бы спасти друг друга.

Я гневно уставилась на него. Уговоры Эллиотта поколебали мою решимость, и меня это сердило.

– Я уже переехала. Я уже оставила мамочку ради того, чтобы ты получил стипендию. Не проси меня еще и об этом.

Эллиотт взмахнул руками.

– Тебе опасно там находиться, и эта ситуация не изменится. Зная это, я не могу просто собрать вещи и уехать. Если что-то случится, у меня не будет возможности сразу приехать к тебе, потому что дорога до Техаса занимает шесть часов!

Я поставила тарелку на кровать и фыркнула.

– Ты находишь это забавным?

– Мы сейчас прямо как мои родители.

Плечи Эллиотта поникли.

– Кэтрин, я влюблен в тебя. Я тебя здесь не брошу.

Я отвела взгляд, чувствуя, что меня загнали в угол.

– Необязательно решать это сегодня вечером.

– Необязательно, но я же тебя знаю. Ты дотянешь до последнего момента, подождешь, когда я соберу вещи и сяду в «Крайслер», а потом заявишь, что никуда не едешь. И знаешь что? Если ты так поступишь, я просто заглушу двигатель и распакую чемодан. Найду работу и сниму комнату в вашей гостинице.

Я повернулась к нему, качая головой.

– Ты не можешь этого сделать.

Эллиотт развел руками.

– Полагаю, в этом случае у меня тоже не будет выбора, мне придется остаться здесь.

Я потерла виски.

– У меня даже голова разболелась. Думаю, мне пора домой. – Эллиотт не ответил, и я подняла на него глаза. Наши взгляды встретились. – Что?

– Я впервые слышу, чтобы ты назвала какое-то место домом.

Он присел рядом со мной на кровать, устало вздохнул, обнял меня за плечи и привлек к себе. Порой мне казалось, что Эллиотт выше меня в два раза – мой личный великан. Он так изменился с тех пор, как мы расстались два года назад, и я невольно задумалась, каким он станет, если снова уедет, а потом в один прекрасный день вернется. Наверное, если это случится, мы станем незнакомцами друг для друга. Мне не хотелось, чтобы Эллиотт становился незнакомцем, а еще больше не хотелось возвращаться в дом на Джунипер-стрит.

– Могу дать тебе что-нибудь от головной боли.

Я покачала головой.

Эллиотт откинулся на подушку и привлек меня к себе. Я положила голову ему на грудь, и ее жар быстро помог моим напряженным мышцам расслабиться. Эллиотт погладил меня по голове, помассировал виски и шею. Ссора Кэй и Ли невероятно меня утомила. Я посмотрела на вмонтированные в потолок маленькие лампочки, закрыла глаза и представила, что это звезды, которые светят во мраке.

– Эллиотт? – раздался мягкий голос Кэй.

Я потерла глаза и уставилась на мать Эллиотта. Ожесточенное выражение исчезло с ее лица, в глазах больше не было ненависти. Она присела на край кровати рядом со своим спящим сыном. Эллиотт возвышался между нами, точно стена, его грудь мерно поднималась и опускалась при дыхании.

– Привет, Кэтрин.

– Привет, – сказала я, приподнимаясь на локте.

Абажур заливал все вокруг желтым светом, и, если не считать тихого гудения печки, в комнате было тихо.

С минуту Кэй молчала, внимательно рассматривая пол. Наконец она поерзала на месте. Эллиотт часто так делал, когда нервничал.

– Ты делаешь его счастливым. Я знаю, он тебя любит, я просто не понимаю, почему. Без обид.

– Все нормально. Я и сама этого не понимаю.

Кэй фыркнула и покачала головой.

– Мы с ним столько ругались из-за Дубового ручья, а оказывается, истинным яблоком раздора была ты.

– Простите, – пробормотала я, не представляя, что еще сказать.

Эллиотт так сильно походил на мать, что я невольно испытывала к ней симпатию и не могла на нее сердиться.

– Эллиотт столько раз пытался вернуться к тебе, и чем настойчивее я заставляла его остаться, тем сильнее он рвался к тебе. Мне казалось, это обычный подростковый бунт, но Эллиотт места себе не находил, стал раздражительным. Он словно задыхался.

Я посмотрела на спящего Эллиотта: он лежал на боку, спиной к матери, обняв меня за талию. Он выглядел таким спокойным, с трудом верилось, что его мать сейчас рассказывает именно о нем.

– Ему было всего пятнадцать. Теперь ему восемнадцать, и пока он взрослел, я ругалась то с его отцом, то с ним самим. Я впустую потратила столько времени. Может, в один прекрасный день ты меня поймешь. Надеюсь, что поймешь. Не сейчас, но когда-нибудь. Когда-то Эллиотт смотрел на меня так же, как смотрит на тебя сейчас. Это другая любовь, разумеется, но его большие карие глаза светились такой же искренней, нерушимой привязанностью. Я знаю, каково это – быть его самым любимым человеком в мире. Я тебе завидую.

– Вы не слышали, как Эллиотт о вас говорит.

Кэй посмотрела на меня.

– О чем ты?

– Он к вам прислушивается. Цитирует вас, считает вас мудрой.

– Мудрой, да? – она посмотрела на лестницу. – Не ожидала услышать такое определение, – она поморщилась. – Кэтрин, если ты любишь Эллиотта, а я знаю, что так оно и есть, ты найдешь способ убедить его поехать в университет. Это его шанс.

Я кивнула.

Она вздохнула.