Веселая компания

- Да, три миллиона! Так мы договорились. И это не пустой раэтвор, мы и на бумаге расписались, и заверили ее у нотариуса. Ведь все мы только люди! Пан мой довольно стар, и я не молодой человек. У меня немало бедных братьев и сестер. Человек собой не располагает. Мало ли что может случиться? Вот почитайте!

Бронзентолер достал из ящика стола чуть пожелтевший лист бумаги со странной размашистой витиеватой подписью, где всякие закорючки и финтифлюшки увенчивались маленьким хвостиком.

- Видите подпись? Здесь стоит: Ян-Казимирж-Зигмунд граф Домбе-Дембо-Дембицкий.

Аркадий Швейцер внимательно рассматривал искусно завитую подпись, выглядевшую на бумаге так, точно там сплелись огромная змея и распростершаяся в полете птица, а сверху их осенила большая клякса, так что не разберешь, где начинается змея и где кончается птица.

Обескураженный Аркадий долго стоял посреди комнаты, широко расставив ноги, приподняв плечи с вытянутым от удивления лицом. Потом, хлопнув себя по ляжкам, он, по своему обыкновению, визгливо хохотнул:

- Три миллиона! Ха-ха-ха! Три миллиона! Если б я заимел эти три миллиона рубликов. Ах ты, господи, иже еси на небеси!

Глава 10

Три миллиона, которые когда-нибудь обретет Бронзентолер, вывели нашего Аркадия из равновесия. Делая большие шаги, он ходил по комнате, горячился, без конца сыпал словами. Полуголый хозяин преобразился в его глазах, стал любезен его сердцу. И Аркадий принялся ластиться к нему, как котенок или верный пес к своему господину.

Аркадий Швейцер делал это не потому, что ожидал от Бронзентопера каких-то благ. Сила денег сама по себе притягивала его, как магнит. Он любил деньги не только потому, что в них нуждался, а просто как деньги, ведь «деньги - хорошая штука». Наш Аркадий мог простоять на ногах десять часов подряд подле зеленого стола в клубе и следить, как звонкое золото перекатывается без конца, течет от одного к другому, льется, как вода. Вот около одного лежит горка золота. Она растет, растет и вдруг начинает таять, переходит к другому, а там опять возвращается к первому.

Аркадий следит за тем, как кто-то «бросил» карту. И хотя сам он не принимает участия в игре, потому что не при деньгах (на его языке: пуст, как тарелка), но блеск золота и звон металла приковали его к месту. У него громко стучит сердце, когда кто-нибудь выиграет, он радуется вместе с ним, помогает вздохом тому, кто проиграл и влип безвозвратно.

Трудно сказать, что Аркадию дороже: деньги или игра. То и другое сплелось, перепуталось в нем, запеклось в сердце. Дороже ничего на свете нет. Только к этому лежит его душа, только к этому тянутся его мечты. Какие бы он ни видел сны, в них всегда фигурируют выигрыши или проигрыши. Только карты, только золото снятся ему. Когда он видит деньги, тотчас начинает подсчитывать - сколько можно с ними «сделать», если бы господь помог и пришла бы порядочная карта. Ах, тринадцатый пас, тринадцатый пас! И Аркадий вспоминает о боге, проникается благочестием.

Аркадий Швейцер, как большинство картежников, суеверен. Он верит в хорошие и дурные сны, по понедельникам и тринадцатого числа не посещает клуба, возвращается с полпути, если встретит попа. А когда кошка перебежит дорогу, он наверняка знает, что сегодня ему крышка. Аркадий, совсем как женщина, боится сглазу. Поэтому, выигрывая, говорит, что проиграл; во время игры не меняет денег и ни за что не одолжит с кона. И хотя сейчас он не при деньгах и не знает, откуда они возьмутся, но верит, как правоверный еврей в приход мессии, что бог карт еще сотворит чудо и Аркадий Швейцер будет иметь деньги, большие деньги.

Главное, раздобыть четвертной билет да чтобы пришла хорошая карта, а там, бог даст, все будет складно, как в песне.

Первой мыслью Аркадия, после того как он несколько успокоился, было: а может, это перст божий, что он поселился здесь, с этим Бронзентолером?! Иначе, почему он попал имеино сюда, а не в другое место? Может, с этой минуты начинаются его «семь лет изобилия»?[9] Неужели от этих трех миллионов не отвалится ему тысчонка-другая? А то и целых десять тысяч?! И Аркадий снова начинает подлещиваться к хозяину.

- Скажите, мой дорогой реб Мойше, - кажется, так вас зовут? - разве, если б вы явились ко мне немного раньше, когда в голове у меня было просторно, а в кармане тесно и целковый для меня ничего не значил, - разве я не вынул бы с великой радостью пачку бумажек и не сказал бы: «Это моя жертва, мое подношение! Да послужит эта тысчонка искуплением, и так далее!»? Ведь Аркадий Швейцер, божьей милостыо, понимает дело, мозги у него не высохли! Попросту говоря, для меня зто - карта, и я ставлю на карту. Не так ли, реб Мойше?

- Конечно, так! - опередил хозяина сочинитель и тут же получил от Аркадия такую отповедь, что надолго запомнил ее.

Любопытно. Насколько Бронзентолер выиграл сейчас в глазах у Швейцера, настолько сочинитель потерял в его глазах. Аркадий не удержался и окатил его целым ушатом помоев.