После сольного выступления Гринева, которое было похоже на концерт оголодавшей кошки, гости оживились. В центр зала вдруг выпорхнула Ассоль с горящими глазами и, волнуясь, спросила:
— Господа, а вы слышали, как шумит штормовое море в новогоднюю ночь? По вашим глазам вижу, что не слышали. Я вам сейчас это покажу.
И Ассоль изобразила рокот новогоднего прибоя.
После звукоподражательного выступления Ассоль возникла неловкая минута молчания, которую нарушил Онегин.
— Господа, — язвительно произнес он. — Никто не хочет показать нам, как шумят в новогоднюю ночь джунгли? Или прерии? Капитан Немо, может быть, вы изобразите новогоднее безмолвие океанских глубин? Впрочем, вы его всегда изображаете.
Намечался новый конфликт, но его тут же пресек Иван Александрович Хлестаков. Надо сказать, что Хлестаков, после того как в доме городничего его приняли за важного чиновника из Петербурга, очень полюбил выдавать себя за кого-нибудь. Причем выдавал он себя на новогодних встречах преимущественно за различных животных. Он воображал себя то Моби Диком, то Шерханом, то птицей Говоруном. На этот раз он, по-видимому, решил выдать себя за собаку Баскервилей. Не успела отзвучать последняя реплика Онегина, как Хлестаков на четвереньках вышел в центр зала и, задрав голову, завыл. В его вое смутно угадывалась мелодия песни «Маленькой елочке холодно зимой». Все с любопытством и испугом уставились на Ивана Александровича.
Все знали, как Холмс играет на скрипке. И большинство ничего не понимало в его стиле, который сам Холмс называл «сюрреалистические импровизации». Поэтому многие хотели возразить желанию Холмса, но не успели. Великий сыщик достал скрипку, которую брал с собой на все новогодние встречи, взмахнул смычком и извлек из несчастного инструмента звук, похожий на скрежет ржавого гвоздя по пыльному стеклу. Потом последовали другие подобные звуки. И все это, вероятно, означало трепетные переживания елочки, которую вот-вот должны срубить.
Не успели стихнуть последние жалобы скрипки Холмса, как раздался нетерпеливый, звонкий голосок Маши Мироновой:
— А я тоже! Я тоже сочинила пьесу. Правда, не сейчас, в детстве. Мы тогда жили в крепости. А я очень хотела научиться играть на пианино. Но в крепости не было пианино, и папа привез из Оренбурга маленькую фисгармонию. И я сама научилась на ней играть. И сочинила пьесу про зайчика, который спрятался под новогодней елочкой, озяб и дрожит. Хотите, я ее исполню? Только вот инструмент...
Петруша Гринев, неизменный жених капитанской дочки, тут же бросился в глубины усадьбы и вскоре вернулся с игрушечным пианино с полуоторванной крышкой.
— Ой, совсем как у меня в детстве! — радостно всплеснула руками Маша и, открыв крышку, принялась стучать одним пальчиком по клавишам.
Это было еще ужаснее, чем слушать импровизации Холмса. Но все то ли были чересчур воспитанны, то ли не хотели обижать сиротку, но промолчали. И тут раздался радостный крик Дон Кихота:
— Господа, я сочинил!
И рыцарь печального образа великолепно поставленным дикторским голосом прочел свое творение.
Как только смолкли жидкие аплодисменты, которыми наградили рыцаря некоторые сентиментальные барышни, все вдруг услышали храп. Это храпел Санчо Панса. Вообще-то он всегда засыпал на клубных встречах сразу после того, как его покормят. Поэтому многие уже привыкли к его манерам простолюдина и делали вид, что ничего не слышат. Переживал и смущался всегда только Дон Кихот. Вот и сейчас он растолкал оруженосца и принялся шептать в его ухо:
— Санчо, как вам не стыдно?! Я больше никогда не возьму вас с собой! Ведь здесь дамы! В конце концов, если вы не можете не храпеть, то храпите как-нибудь музыкально.
— Хорошо, мой господин! — проворчал спросонья Санчо и вдруг действительно захрапел мелодию песни «В лесу родилась елочка».
Это было так неожиданно, что все поневоле заслушались.
— Знаете, господа, — вновь заговорил Евгений Онегин. — Если сегодня я услышу еще парочку подобных музыкальных импровизаций, я в следующий раз сыграю вам на арфе левой ногой. Так что давайте лучше танцевать!
Предложение Онегина было принято.
На этот раз танцевали не все.
Санчо спал.