Веселый Роджер

Пожар обнаружили быстро и затушили легко, но это не помешало ему успеть испортить оборудование, мебель. Стены и потолок до черноты закопчены, вонь гари стоит неимоверная. Я прижимаю руку к лицу, дышу через ткань толстовки, пока стою в дверях и рассматриваю помещение. Огню все равно, чьи уничтожать клетки – живые или дорогостоящей техники.

Народ разошелся давно, а я все хожу поблизости. Жаль усилий. Столько вложено сюда – эмоций, времени. Много хорошего связано со студией. Теперь и это в прошлом.

Обрушивается внезапная усталость, плечи, голову тянет к земле. Я с размаху впечатываю кулак в дверь, затем иду к машине. Черт-черт-черт! Стучу по капоту, пинаю колесо. В «Кашкай» садиться страшно: вдруг и он на хрен рванет. Упираюсь ладонями, дышу. Хотте убить – убейте, хватит нагнетать только.

Позади сигналит машина. Я оборачиваюсь – стоит знакомый BMW Х5. Дверь призывно открывается. Не видно, кто внутри, но сомнений нет: за мной приехали. Бросаю взгляд на здание, бывшее некогда моим самым любимым местом в мире, где я проводил все свободное время, занимаясь тем, что нравится и в чем чувствовал себя уверенным. Затем на «Кашкай» – одна из самых крупных покупок.

Подхожу. Забираюсь на заднее сиденье. Смотрю перед собой: справа Анатолий Петрович в безукоризненно отглаженном костюме, впереди – те же парни. Леня, кажется, и еще кто-то. Слаженная бригада. Привет всем.

– Вы сегодня будто без настроения, Виктор Станиславович, – взволнованно говорит Анатолий Петрович.

– Вам кажется. Не хотите бренд «ФотоПираты» приобрести по сходной цене? Уступлю со скидкой, как добрым друзьям.

Анатолий Петрович смеется, толкает меня в плечо, отчего я напрягаюсь, машинально готовясь к следующему удару посильнее. Его не следует.

– Сломались уже, что ли? – шутливым тоном сетует. – Новая стрижка вам удивительно идет.

– Благодарю, не без ваших стараний, верно? Дальше что делать будем? В планы посвятите?

– Извиняться, конечно.

– Перед вами?

– А вы еще перед кем-то провинились?

– Иди ты на хрен со своими намеками.

– Вот вам мешок, Виктор Станиславович. На голову надевайте. Если, конечно, хотите избежать неприятностей посерьезнее.

Дверь с моей стороны изнутри не открывается. Дернул ручку несколько раз – впустую. Да и бессмысленно было бы выпрыгивать на такой скорости. И так и так смертельный номер. Попросить за родных? Слишком жалко буду выглядеть.

– Понял уже, что не прав был. Ошибся, – бурчу я. Тряпочный пакет изнутри пахнет кедровыми орешками. Интересно, многих в нем отвезли в неизвестные дали? – Семью не трогайте.

– И вас не собираемся, даже пальцем никто не притронется. Опять вы плохо о нас думаете, Виктор Станиславович. У нас сюрприз для вас. Вот не хочется, чтобы раньше времени обо всем догадались.

Конечно, зачем руками трогать? Облей и спичку брось. Бить не надо, напрягаться. Мешок на шее утягивают, завязывают сзади, чтобы снять тяжело было самому. Я пробую стянуть, и тут же получаю удар в живот, потом в челюсть, по голове. Пробую защищаться – еще один под ребра, воздух со свистом выходит из легких. Боль парализует, и только слышу вкрадчивое: «О семье подумайте».

Затыкаюсь, успокаиваюсь. Сижу. Карма у меня такая, видимо: сдохнуть в руках маньяка. В голове не укладывается, за что? Калейдоскоп безумных идей: всех вспомнил, даже Настю, она в каком-то дурдоме лечится. Может, выпустили ее, решила меня добить? Завершить начатый Чердаком ритуал? Но откуда у нее столько возможностей для действия? Да, она меня ненавидит, но ей в жизни не заработать даже на костюм для Анатолия Петровича. Да и с трудом верится в существование хоть какой-то связи между ней и Маратом Эльдаровичем.

Едем долго, не менее часа. Молча. Музыку слушаем громко, попсу по радио. Я пробовал перекричать – не вышло. Анатолий Петрович подпевает, постукивает пальцами по пластику.

Машина останавливается, моя дверь открывается, и чьи-то сильные, большие руки, видимо амбала спереди, вытаскивают на улицу, наклоняют голову ниже, ведут куда-то. В нос бьет сырой запах плесени, воздух становится спертым, тяжелым. Через мешок видно плохо, но понимаю, что стало темнее. Гараж? Подвал? Может, сейчас стянут пакет, а там торт, шарики, сюрприз…

Резко толкают вперед. Я упираюсь ладонями в шершавую стену, оборачиваюсь. Руки тянутся к мешку, но завязано на тугой узел. Пытаюсь развязать, порвать, пальцы напрягаю – не выходит.

– Ну что ж вы, Виктор Станиславович, растеряли свою уверенность и веру в победу? Удивлены? Больше не будете на нас жаловаться Жоркину? С коллегами обсуждать своего самого крупного клиента?

– Кинувшего меня.

– Вы считаете, что можете понапрасну наговаривать на хорошего человека, унижать его безнаказанно? Тем более собираетесь это в суде делать.

Я молчу. К чему завязывать глаза, если собираешься убивать? Чердак никогда не завязывал. А эти что? Пугают просто? С трудом верится. Но эта ткань на лице давит морально, покруче бензоколонки.

– И что, вы всех, кто пошел против, вот так в подвалах закрываете?

– Так вы пока первый такой уникальный. Ваша помощь нам очень бы пригодилась, сами знаете.