Веселый третий

– Здорово! – удивился Васек. – А у нас табунов таких нету.

– У вас же нету степей, – сказала Карылгаш. – Зато есть ле-ес. – Она подняла тёмные блестящие глаза кверху. Васёк знал, что она теперь будет переводить их с дерева на дерево, с вершины на вершину. Ну пусть, раз человек не видел, в степи родился. То-то ей всё в диковинку. Сначала, когда Карылгаш пришла сюда первый раз, она просто оторопела:

– Ой, как много, зачем так много?!

Смешная, зачем, говорит, так деревьев много. А как же, ведь лес!

– А какие большие! – она запрокидывала голову и останавливалась. – До самого неба.

– Да что ты всё в небо смотришь, как птица?!

– Да, – кивнула Карылгаш. – Я и есть птица. По-казахски Карылгаш – ласточка.

Васек удивился. Да и как не удивиться?

– А твоё имя что значит?

– Моё – ничего. Васёк, и всё.

Но Карылгаш покачала головой. Каждое имя должно что-то значить. Она спросит у отца, когда он за ней приедет.

Они приходили в лес каждый день. Так хотела Карылгаш. Васёк вырезал ножом дудочку, Карылгаш высвистывала на ней какой-то непонятный мотив и смеялась. И уносила каждый раз дудочку домой.

Однажды жёлтый листок упал ей на колени. Она разгладила его на своей ладони. Потом что-то легонько коснулось её виска. Опять листок с сухими краями.

– Что это?

– Листопад начинается.

Она раскрыла губы:

– Листопа-ад!

Тёмные глаза молили Васька: не надо! Смешная, как будто можно остановить листопад.

– Зачем, зачем? – прошептала Карылгаш и поглядела вверх, на листву. – Это всё упадет?

– А ты что, не знала?

Нет, она знала, конечно, знала. Но это так грустно, так жалко… Она отвернулась от Васька и опустила голову. Уж не плачет ли? Наверное, плачет. Вот что значит родиться в степи.

А потом стали падать жёлуди. Тук-тук – в одиночку и дружно, как топот копыт табуна в степи. Карылгаш набрала их в подол.

– Ах, какие, ну посмотри какие!

– Ну какие? – смеялся Васёк и бросал ей ещё пригоршню.

– А у того дуба какие? – спрашивала Карылгаш. – Пойдём туда.

– Да такие же, – убеждал Васёк. – Одинаковые у всех.

– А вот и нет, совсем другие.

– Да ну тебя!

Но жёлуди были разные. Большие, и толстые, и поменьше, которые годились им в дети, и совсем маленькие, просто внучата. Это, конечно, всё выдумала Карылгаш. А ещё были жёлуди тонкие и вытянутые, как веретёнца, и круглые, как орехи.

– А вот посмотри, какой белый. Почему?

И правда, жёлуди, оказывается, могут быть очень светлые, как солома. А вот совсем чёрный, Карылгаш его выкопала из-под травы.

– Прошлогодний, – сказал Васёк. – Не пророс почему-то. И стал как… твой глаз. – Он засмеялся. Действительно, глаза у Карылгаш узкие, блестящие и тёмные, как прошлогодние жёлуди. Ни у кого Васёк таких не видал.

Она унесла подол желудей домой, а скоро прибежала к Ваську и, отозвав его на крыльцо, раскрыла ладонь. На ней лежал маленький, крошечный ёжик. Ух ты, чего придумала. Жёлудь – и сосновые стриженые иголки торчат, как настоящие колючки.

– Как это ты?

Карылгаш рада, прыгает легонько, чтобы не уронить своего ёжика.

– А ещё можно сделать человечка. На таких тонких ножках. Очень хорошего человечка-казаха, и самовар, и чайхану.

– Какую чайхану?

– Где чай пьют. Приходи ко мне.

Васёк пришел. Карылгаш живёт от него через три дома. Бабушка Анисья – её бабушка, дядя Сергей – отец, а мать у неё казашка.

– Вот посмотри, – шепчет Карылгаш быстро, – посмотри, какой большой самовар: на всю чайхану один. Он почти с меня ростом.

Она берёт большой, толстый жёлудь, самый большой, самый толстый – и где только нашла такой? Берёт и ставит его на ладонь, и Васёк видит, какой это пузатый, огромный и важный самовар. Действительно, один на всю чайхану. Карылгаш ставит на него конфорку – чашечку от жёлудя, – и самовар совсем-совсем настоящий, хотя и без носика.

– Горячо! – кричит Васёк и сбивает самовар с ладони.

Вечером Карылгаш постучала Ваську в окошко.

– Это тебе, – и положила на подоконник кусок берёсты. На нём, как на большом ковре, стоит самовар, а кругом пиалы – чашки без ручек, точь-в-точь желудёвые чашечки. И казахи с загорелыми, тёмными лицами сидят прямо на ковре, каждый перед своей пиалой.

– Чайхана! – догадался Васек. – Здорово ты.

Карылгаш засмеялась:

– Тебе.

На другое утро Васёк ждал её у старого дуба. Карылгаш пришла в своём казахском пёстром платье. Из-под тюбетейки у неё разбегалось множество косичек. Васёк никогда не видал её такой.

– Уезжаешь? – вдруг догадался он.

– Да. Сегодня. Приехал отец.

Совсем рядом защёлкала птичка. Что она говорит: прощай, до свидания? Или: не надо, не надо, останься? Вот она смолкла.

– Тебе… – Васёк протянул желудёвые бусы.

– Правда? – удивилась Карылгаш. – Спасибо. – И надела их на шею. – Спасибо. А Василий – значит «царский».

– Как царский? Царь, что ли? Ещё чего. Буржуй?

– Почему буржуй? А, вот… царь лесов. А? Разве это плохо? Ну царевич. Ты – лесной царевич.

Она повела рукой вокруг и опять поглядела на верхушки деревьев.

– Ну лесной… другое дело, – сказал Васек. Карылгаш улыбнулась. Первый раз сегодня. – А ты тогда… царевна.

– Правда? – прошептала она радостно.