Веселый третий

А ребята всё толпились возле коробки, трогали её, стучали по ней пальцами, звали: цып-цып-цып! Вите тоже очень хотелось потрогать коробку и сказать «цып-цып-цып»! Но он стеснялся. Стоял дальше всех. Вот женщина сказала:

– Нате уж, глядите, – и открыла крышку.

Ребята тут же стали толкаться, лезть поближе и кричать:

– Ух ты! Ой, какие! А вот, а вот!

Витю как будто тоже что-то подтолкнуло, он подался вперёд, но кто-то его отодвинул, потом опять кто-то пролез раньше его, тут Витя опомнился, застеснялся и отступил назад. А цыплята так пищали! Очень хорошо стало слышно, когда открыли коробку.

– Ну, все посмотрели? – спросила женщина.

Витя сказал: «Не все, не все», но про себя, конечно, и никто этого услышать не мог.

– А то закрываю, – сказала женщина, и у Вити в груди что-то стукнуло, и не стало уже слышно ни цыплячьего писка, ни смеха ребят. Он опустил голову.

– Ну а ты что стоишь сзади всех? Не хочешь глядеть, что ли?

– Хочу, – сказал Витя, и сразу ему стало жарко щекам, и радостно, и страшно, но не очень страшно, потому что теперь ему уже ничего не надо было делать самому, а только то, что скажет тётенька.

– Ну иди сюда, – сказала она и открыла опять крышку. Пушистые шарики копошились, лезли друг на друга и пищали, пищали. А Витя стоял самый первый, он даже прижался животом к коробке, вот он как стоял.

– Ну на, подержи одного, – сказала женщина и положила цыплёнка Вите на ладонь. Вите совсем стало жарко и радостно, и у него сразу устала рука, потому что он растопырил пальцы и боялся шевельнуться, чтобы цыплёнок не упал. И после этого ему целый день было хорошо, и он всё вспоминал, как он стоял самый первый возле коробки и держал цыплёнка. «Вот и ничего, что я такой, – думал Витя. – Вот и даже лучше».

Но, конечно, Витя знал, что это совсем не лучше. А вот действительно было бы хорошо, если бы он подошёл сам одним из первых. Или даже потом, когда женщина спросила, все ли видели цыплят, он громко бы ответил:

– Да нет же, тётенька! Как так все? А я совсем не видал.

– Ну а чего же ты дожидаешься? – спросила бы тётенька сердито.

– Да просто даю другим посмотреть, – ответил бы Витя спокойно и подошёл бы к коробке.

– Ну тогда на, подержи одного, – сказа- ла бы тётенька, – раз ты такой сознательный.

И вот так бы получилось, что Витя стоял самый первый и один из всех заслужил такую честь – подержать цыплёнка в руках. Вот тогда было бы здорово!

На месяц Витя с бабушкой поехали в деревню. Ух, в деревне так много места, много неба и земли, что Вите не хотелось сидеть дома, а хотелось побегать по большому лугу, по длинной дороге. Плохо только, что его сразу замечали: ведь он был новенький. На него глядели, его спрашивали. Тогда Витя останавливался, опускал голову и тихо отвечал, кто он, чей сын и на сколько времени приехал. Потом Витя привыкнет, и будет лучше, а пока ещё не привык.

– Беги, беги к ребятишкам, – подталкивала Витю бабушка. – Чего боишься?

А ребята сами окружили Витю, и тогда, уж конечно, он побежал с ними и в огород, и в овраг, где был пруд. Витя обрадовался, когда увидал пруд, потому что он очень любил плескаться в воде. Все ребята быстро поснимали трусы и майки и полезли в воду. Витя тоже. Сначала по спине у него побежали мурашки, потом кто-то на него брызнул, и мурашек стало ещё больше, и Витя задохнулся, но потом он присел и окунулся по горло, и сразу стало тепло.

Кругом был такой визг, хохот и плеск, пруд прямо кипел. На Витю нашла какая-то радость, такая радость, что он кричал громче всех, и плескался, и вертелся, и совсем забыл, что он новенький. Потом у него снова появились мурашки, но не такие колючие, как сначала, и стали стучать зубы, значит, пора вылезать на берег, но вылезать всё равно не хотелось, и он нарочно шагнул дальше от берега. Вдруг под ногами не оказалось дна, Витя на минутку поднялся вверх, но тут же опустился вниз и хлебнул воды. «Тону!» – понял Витя и хотел крикнуть, но вдруг сразу вспомнил, что он никого не знает. Он новенький. «Пропал», – мелькнуло в голове, тут Витя ещё раз хлебнул воды и что-то всё-таки крикнул, но только это ни к кому не относилось.

В это время он почувствовал, что его крепко берут под мышки и поднимают вверх.

– Ты что же, немой? – спросил мужчина на берегу. – Кто же так тонет? Кричать надо.

Мужчина снял с себя брюки и стал их отжимать.

Бабушка, когда узнала, запричитала, заголосила:

– Ба-атюшки, беда-то какая! Ах ты, господи! – и всё гладила Витю по головке и целовала в макушечку. – Да что же ты не кричал-то, Витенька? Испугался?

Витя молчал. Он тогда, конечно, испугался, но крикнуть мог. Да постеснялся. Вот в чём беда.

«Нет уж, – решил в этот день Витя, – я теперь больше не буду такой. Хватит. Я теперь всё буду делать сам: и в тачке кататься, и про собак спрашивать, и цыплят глядеть. А уж кричать буду громче всех. Вот я буду какой. А то и правда пропадёшь».

Ребята в деревне оказались хорошие, бойкие. Витя с ними сдружился и забыл про свою застенчивость. А может быть, она пропала? После того случая на пруду. Очень может быть.