Весенние ливни

Лёдя боялась, что начнется драка. Но без топора Комлик враз обвял и, сгорбившись, сел на срубленную рябину. Смотреть на него было тяжело, омерзительно, и Лёдя пошла из сада. За ней потопали остальные. Только Трохим Дубовик, взяв топор, направился в дом вместе с Ниной, которая все это время, всхлипывая, стояла на крыльце.

— Гад! — тяжело дыша, выругался у калитки Прокоп.— А я когда-то защищал его, переживал. А он, оказывается, готов и преступником стать. Айда, Кируха, я тут...

Прокоп решительно, хотя делал это впервые при всех, взял Киру под руку, и, не оглядываясь, они быстро пошли от дома.

Лёдя проводила их взглядом, пока они, склонив друг к другу головы, не повернули за угол улицы, и осмотрелась. Комлик все еще сидел на срубленной рябине и, будто поддакивая кому-то, кивал головой. Руки его бессильно лежали на коленях, весь он был как выжатый.

— Трохим! — позвала Лёдя и только тут заметила, что рядом с ней, ковыряя тростью землю, стоит Сосновский.

— Какая косная дикость! — сказал он.— Ни жалости, ничего… Оказывается, мы жестоки не только друг к другу, но и к природе…

— К сожалению, жестоки…— согласилась Лёдя и заметила, как обрадовало Сосновского ее согласие.— Сейчас я, может, больше всего и ненавижу это…

Он перестал ковырять землю. Поднял на Лёдю глаза и почти просительно предложил:

— Давайте зайдем в дом, поговорим с хозяйкой. Это чрезвычайно важно.

4

Обычно гроза приходит из-за небосклона. Показывается темная лиловая туча, обнимает небосклон и, глухо урча на краю земли, тянется к солнцу. Потом, закрыв его, сотрясается от громовых раскатов, перегудов и проливается дождем. А сейчас гроза разразилась внезапно, враз, и первый гром прокатился над головой, а вслед за ним на землю обрушился ливень, с ветром, как весной.

Михал только что вышел из парикмахерской, где как раз разговаривали о погоде.

— Она нам здорово мешает. Если дождь, клиентов куда меньше,— сетовал парикмахер.— А зимой вовсе беда, А почему — даже сказать трудно. Холодно, наверное. Но сегодня лафа!..

«Вот тебе и лафа»,— весело подумал Михал и остановился возле дома с большим карнизом н балконами. Но дождь заносило сюда тоже, и Михалу приходилось становиться на цыпочки, прижиматься к стене, перебегать то под один балкон, то под другой. А ливень все усиливался. Крыши домов, липы на бульваре, асфальт заблестели, как лакированные, и от них, дробясь, стали взлетать беловатые брызги. Вода текла сплошь по тротуару, и, когда налетал ветер, по ней пробегала пестрая рябь.

Нужно было спасаться, и Михал побежал в подъезд.

Ливень стал таким, что остановились троллейбусы, автомашины. По их ветровым стеклам бежали струи воды и лица шоферов, пассажиров сдавались вытянутыми и будто мелькали.

Улица вымерла. Только по тротуару бежали двое — мужчина с девушкой.

Михал присмотрелся и с удивлением узнал дочь и Сосновского. Придерживая капроновую шляпу, поля которой намокли и смешно обвисли, Сосновский сигал саженными шагами, далеко выбрасывая вперед трость, так что Лёдя едва поспевала за ним: узкая юбка мешала ей.

— Ледок! Максим Степанович! — окликнул их Михал.

Они свернули к нему в подъезд и рассмеялись.

— Нам все равно нечего терять,— беззаботно объяснил Сосновский и показал суковатой тростью на косматое, дымчатое небо.— Содом и Гоморра. Видите, как лупит. Погода и та стала переменчивой и необычной, будто стряслось что-то.

— Пишут, это от солнечной активности.

— Отличная причина!

— А что вы думаете.

— Может быть, эта активность как-то и на людей влияет. Честное слово, смотрю и не узнаю некоторых. Димина, скажем, расцвела прямо. А в литейном…

— Тельферистки жалуются,— почему-то сразу становясь колючей, вставила Лёдя,— голова болит от вашего висмута.

— Это частности, Лёдя. Хуже, когда она кругом от мыслей идет. А делу от этих мыслей не становится легче. Думаешь одно, делаешь второе, получается третье… Слыхала, разумеется, афоризм — благими намерениями дорога в ад вымощена. Вот что действительно страшно…

Сосновский хотел сказать это беззаботно, но слова прозвучали грустно, почти печально. Перехватив испытующий взгляд Михала, он снял шляпу, придававшую ему потешный вид, и перевел разговор.

— А мы, Сергеевич, от Комлика. Представляете, он там свой сад срубил.

Михал недоверчиво взглянул на главного инженера.

— Серьезно! Чтобы никому не достался,— подтвердил тот.

— Пускай бы лучше у него руки отсохли,— сказала Лёдя.

Сняв пиджак, Михал накинул его на плечи дочери.

— Смотри не простудись,— забеспокоился он.— А с Комликом мы тоже не доглядели. Убеждали, наказывали, а чтобы в работу впрячь — нет. В коммунизм, дочка, приходится входить с людьми, которым еще расти да расти.

— Да-а, коммунизм… — как бы веря и не веря, протянул Сосновский.— Это, конечно, прекрасно!..

— А ливень, ливень! — с восхищением воскликнула Лёдя.

— Как там, любопытно, Соня и Леночка в лагере? Скорее всего тоже под дождь попали. Рады-радешеньки, наверное.

Дождь кончился внезапно, как и начался. Его уже не было, а с балконов еще текли струи, из водосточных труб с переплеском и шумом рвалась вода, по тротуарам и обочинам улицы бежали ручьи.