Весенние ливни

Растерянный бригадир виновато выступил из-за машины и, комкая грязные рукавицы, остановился за метр от начальника цеха. Он старался не дышать, и лицо у него стало наливаться краской.

— Ты пьян! — громко, чтобы слышали все, выкрикнул Кашин.

— Откуда вы взяли? Неправда. Спросите хоть у нее,— некстати сослался Комлик на Лёдю, стоящую ближе всех.

Смутившись, Лёдя огляделась, ища поддержки и совета. Увидела: Прокоп Свирин взволнованно подавал какие-то знаки ей и монтеру, а тот, отказываясь, беспомощно разводил руками.

Но выручил Лёдю сам Кашин. Рассекая ладонью воздух, он загнул ругательство.

— У враля всегда есть свидетели! Может, прикажешь позвать и отца ее? Что я, сам не вижу?! А если несчастье случится, кто будет отвечать? Они? Снюхались уже!

— Эх, мать честная, напрасно вы, Никита Никитич! Зачем, не разобравшись, обижаете? — не терял еще надежды задобрить его Комлик.

— Что, зараз подпольем начнешь прикрываться?.. Не пройдет, и поблажек не будет. Всё! Топай в отдел кадров.

— Неужто партия так учит относиться к людям?

— Я знаю, как она учит. Топай!..

Сызнова подошел Михал, отозвал Кашина в сторону и стал что-то объяснять. Но начальник цеха, не дослушав, отвернулся от него.

— Можете не надеяться! Всё! Тут заступники не помогут. Наоборот даже. Принимай, Свирин, бригаду!..

С малого конвейера перешла Кира Варакса, бросилась к подруге, обвила шею руками. Но, узнав, что случилось, растерялась и, притихшая, стала на указанное место.

С чувством, что у нее что-то отняли, Лёдя опять включила машину. Однако работа в бригаде пошла на перекос. Кира отставала. Прокоп покрикивал на нее. Машину приходилось останавливать, и давешнее приподнятое настроение у Лёди пропало, хотя и было отрадно, что она работает с подружкой.

Формовали ступицы автомобильных колес. Перед этим Лёдя нет-нет да и представляла себе новенькую семитонку с серебристой эмблемой — крутолобым зубром на капоте. Семитонка мчалась по холмистому Могилевскому шоссе, обсаженному молодыми березками. Из-под рубчатых шин вылетали камешки. Однако Лёдя видела блестящую, покрашенную черной краской ступицу — свою. И казалось, вся сила, прочность машины — в ней.

Лёдя пробовала вызвать в воображении всё это и сейчас, но никак не удавалось. Наоборот, шоссе напоминало встречи с Юрием, и мысли шли совсем в ином направлении. Ревнует он или ищет причину порвать? Во всяком случае, ломается, привередничает. А любовь без уважения — не любовь. Кому она нужна такая? И сердце у Леди немело от страха. Однажды мать рассказала ей, как в детстве во время жнива серпом порезала палец. Порезала и так испугалась, что не пошла кровь. Пожалуй, кровь не потекла бы теперь и у Лёди.

И все-таки, надумав это раньше, когда над подвалом загорелся красный огонек и формовочный участок прекратил работу, она втайне от Киры побежала в термообрубное отделение — посмотреть, как обрабатываются ее детали.

Возле эпрон-конвейера возвышалась груда отливок. Двое глухонемых, работавших в пропотевших майках и замасленных штанах, знаками что-то понуро объясняли Кашину, пальцами указывая на наждачные станки. Кашин же размахивал руками и, словно глухонемые могли услышать его, безбожно ругался.

Чтобы не попасться ему на глаза, Лёдя вернулась. Однако после смены все равно не сразу пошла в душевую. На доске, которую вывесили в цехе,— «Они выполнили задание за семь часов»,— она нашла свою фамилию и долго исподтишка жала руку Кире, не отстававшей от нее ни на шаг.

Потом возле проходной они стояли и читали афишу о футболе, «молнию» про дела в термообрубном отделении, где должны были сегодня работать в третью смену. Чтобы побыть здесь еще, дважды просмотрели написанный на обойной бумаге приказ, в котором директор благодарил и премировал дружинниц, победивших в соревнованиях санитарных команд завода,— и только после этого неохотно отправились домой.

2

Назавтра после работы комсомольцы литейного организовали субботник. Киру как комсорга назначили ответственной, но она почти не отходила от своей бригады. Да и остальные, собирая металлический лом и разбивая скверик напротив цеха, держались вместе. Скорее всего причин этому было две: разговор о Кашине и анкета.

Взяв носилки и посматривая по сторонам, Прокоп возмущенно сказал Лёде:

— А Кашин ведь мстит. Выгнал дядьку Ивана, а ударить надумал твоего отца. Да и выгонял-то с этой целью. Хитер, злыдень!

— Как это? — не поняла она.

— Поймал, дескать, с поличным: покровительствует пьяницам, защищает разгильдяев. Знает, когда и каким образом бить. Видишь, как теперь к пьяницам относятся!

— И что же, по-твоему, делать? — вмешалась Кира.— Смотреть, как личные счеты сводит? Комсомольцы ведь мы!..

— Тут сперва надо решить — за Комлика выступать или против Кашина.

— А по-моему, важно другое: не по-советски это! И всё! Вот против чего надо выступать. Жалко, отец захворал!..

Лёдя слушала похожий на перепалку разговор, и в ней росли благодарность к товарищам, желание чем-то отблагодарить их.

Подошел Михал, присел на куче собранного лома.