— Нате почитайте,— сказал он, раздавая зеленые листки.— В понедельник вернете с ответами.
Это была анкета-обращение. Начальник цеха, секретарь партийной организации и председатель профкома писали, что они считают возможным перевести литейный на сокращенную рабочую неделю, и просили ответить на некоторые вопросы.
— Сумеем ли выполнить прежнее сменное задание? — первым откликнулся Прокоп.— А как же! Это мы даже вчерась доказали при катавасии такой. Мы, дядька Михал, помним еще о Комсомольске-на-Амуре…
Кира, Лёдя и Трохим Дубовик следили за ним, будто на их бригадира могла надвинуться опасность и им следовало быть готовыми прийти на помощь.
— Так, придется помнить,— согласился Михал.— Но, кстати, уразумейте и что такое — семь рабочих часов! Чего они стоили народу и что дают?
Кира загоралась легко, все живо трогало ее, и ей стоило усилий дать сначала высказаться Прокопу. Но сейчас она сдержаться не могла:
— Приходите завтра, дядька Михал, сами увидите! Мы ведь комсомольцы! Жалко только, что кашинская подпись здесь...
— Ну, это ты напрасно,— потемнел Михал.— Тут подпись не Кашина, а начальника цеха… Послушайте-ка лучше еще новость. Специально для вас опубликовали. В газетах новые правила приема в институты напечатаны. Слышишь, Ледок?
Ресницы у Лёди дрогнули, она будто погасла. И когда копали канавки, сажали вдоль будущего скверика декоративный кустарник, держалась ближе к Кире.
Стороной, на западе, проходила грозовая хмара. Она росла, темнела, тянулась к солнцу. Грома не было Слышно, но тучу наискосок то и дело разрезали бледные, без сполохов при солнце, молнии. И все же, когда они вспыхивали, казалось, тучу встряхивает и от нее веет свежестью. Потом, когда она приблизилась и поднялась, когда клубящийся верх ее побелел, сделались видны дымчатые, прорисованные линиями, космы дождя. Верно, при туче был ветер, и они были выгнуты, как парус. И тогда стало ясно: туча пройдет стороной.
Однако все торопились. В бригаде работу поделили. Долговязый Трохим Дубовик подсыпал в канавку чернозём. Лёдя подносила кустики. Кира держала их за макушки, пока Прокоп засыпал канавку, а потом не ахти бережно утаптывал землю вокруг.
— Значит, медали уже потеряли силу? — блеснул он белыми, ровными зубами, вгоняя лопату в землю.— Тебе, Кира, не жалко?
Кире вправду сделалось жаль своей медали, и именно теперь, когда спросил Прокоп, но что-то большое входило с этой новостью в ее жизнь, и она почти весело ответила ему:
— Ничего! У меня другая есть в запасе. Вот, точь-в-точь,— и показала шершавые, выпачканные землей ладони.
— Но они не такие чистые, интеллигентные,— насмешливо сказал Трохим Дубовик.— Смотри, чтобы не плакала после.
— Ей-ей, не буду.
— Обещать — оно всегда легче. Хотя… потом все, наоборот, еще переменится…
Лёде почему-то тоже сделалось жаль медалей — прежде таких недосягаемых, всемогущих. С ними как-то очень тесно связывались надежды, мечты, весь школьный уклад. Мелькнула мысль, а не погорит ли от этого учеба, не потеряет ли вкус, но Лёдя не сказала ничего. В душе, невзирая ни на что, пробуждалось и крепло приятное чувство — гордость человека, который добывает свои права трудом.
Сквер хорошел. И хотя кусты, деревца были голые, а на газонах маргаритки и анютины глазки беспомощно полегли на землю, недавний пустырь, где была грязь и стояли лужи, радовал глаз. Обкладывая газоны дерном и посыпая дорожки песком, девчата-стерженщицы пели. Лёде захотелось подтянуть им. Стараясь не краснеть, она неуверенно подхватила песню и вскоре услышала, что ей помогают Кира, Прокоп, остальные.
Вышли они на заводскую площадь все вместе и зашагали по тротуару, как в строю,— девушки посредине, парни по бокам. Шли и пели, кивая в такт песне головами.
Когда проходили мимо заводского парка с его чугунной оградой, на которой красовались эмблемы автозавода, Кира толкнула подружку локтем и, скосив глаза, показала за ограду. Лёдя оглянулась и среди сосен, возле коляски с газированной водой, увидела Юрия. Он держал стакан в руках и оторопело смотрел им вслед, не замечая, что из стакана выливается вода. Лёдя перестала петь и, сделав вид, что вспомнила о чем-то, быстро простилась с ребятами. Спохватилась и Кира: дома лежал больной отец, и нужно было поторопиться.
3
Прослышав, что Варакса захворал, Михал не медля направился к нему — проведать старика, а заодно и посоветоваться с ним.
Жил Никодим Варакса с Кирой в маленьком собственном домике, который заметно дряхлел и врастал в землю. Крытая гонтом крыша просела седлом, едва держалась. Но ее не ремонтировали — не было расчета. Невдалеке уже рыли котлован под большой многоэтажный дом, и скособочившаяся одряхлевшая халупа шла на снос. Однако на дворе был строгий порядок. Вдоль забора густо рос вишенник. Рядом кустились старательно досмотренные крыжовник и красная смородина. На грядках лопушился почти фиолетовый табак. В тени, под старой грушей, стоял самодельный стол с лавочками вокруг. В палисаднике цвели цветы.