Вещи, которые я не выбросил

– Ну-ну. Все так обещают, – бурчала адвокатша, а я представлял себе библиотеку конвоира, полную редких изданий, ценных экземпляров, с «Малюткой» на почетном месте.

Моей задачей было умилять продавщицу, пока мать вовлекала ее в своеобразный сговор. И всё с одной целью.

В один прекрасный день наконец привезут «Малютку». Тогда-то продавщица и вспомнит нашу стойкость. Подумает: «Ладно, ладно, они столько ждали». И отложит один экземпляр под прилавок. Рискуя пасть жертвой мести всей очереди, навлечь на себя гнев начальства, отправиться в ссылку в Сибирь. Она сделает это ради нас! Ради этого симпатичного мальчика и его темноволосой мамы.

Мать разыгрывала этот спектакль из самых добрых побуждений. Хотела меня убедить: мир даст нам то, что для нас действительно важно. Каждому по потребностям – с условием, что эту потребность мы можем убедительно обосновать и проявить должное усердие.

Я всегда бежал вперед. Влетал в книжный запыхавшись. С порога кричал: «Здравствуйте!» – я никогда не забывал о вежливости, – а потом, уже доверительнее и тише:

– Есть «Кто утешит малютку?»

– Нет, – отвечала продавщица.

Переломный момент наступил в ноябре. Я встал перед прилавком, но не успел раскрыть рот, как продавщица буркнула:

– Нет, сегодня никто не утешит малютку.

Мы с матерью решили, что это хороший знак. Продавщица дала понять, что помнит нас. Пошутила. Определенно, мы были на верном пути. Только бы теперь не усомниться. Только бы не потерять терпение.

Начались заморозки. Наш вечерний маршрут мы преодолевали впотьмах. По пути я топтал замерзшие листья и тонкий лед на лужах. Наконец настал тот день.

– Естьктоутешитмалютку? – протараторил я, как обычно.

– Был вчера, – ответила продавщица. И ни один мускул не дрогнул на ее лице.

Это был удар. Даже не из-за Туве Янссон. Не из-за предательства. Я почувствовал, что еще мгновение, и я пойму нечто важное об этом мире, справедливости и обетах. Земля уходила из-под ног, возможно, тогда я впервые ощутил эту пустоту – и отреагировал единственно возможным способом: побежал к матери.

– Нет! – воскликнул я. – Был вчера.

– Угу, – невозмутимо согласилась мать. – Идем.

– Куда?

– За «Малюткой», – ответила мать.

– Он же был вчера, – тупо повторил я.

– Вчера было воскресенье, – напомнила мать и зашла в книжный.

Это был один из тех моментов – иногда так бывает – когда все препятствия раздвигаются, как автоматические двери. Р-р-раз! Продавщица незаметно подает пакет. Мать платит. Мы выходим счастливые.

Мамаша Остин

Вид был чудесный (…). Английская зелень, английская культура, английский уют при ярком солнечном свете особенно радовали (29).

Джейн Остин

Этот экземпляр уже выпал из категории «в хорошем состоянии», даже с компромиссной припиской «имеются надорванные страницы и пятна». В букинистических я видал людей, пытавшихся продать подобный хлам. Оборванцев-ныряльщиков, таскающих добычу из близлежащих помоек. Старшеклассников, вынимающих из рюкзака «Календарь-справочник дачника», украденный у бабушки.

– А это?

Букинист только качает головой.

– За это могу дать один злотый, не больше.

Вздох разочарования. Воображаемая банка пива испаряется. Сомнение.

– Ну ладно.

Так что не будем темнить: состояние плохое. Отсутствует передняя сторонка обложки. Пятно на задней. Внутри – выпавшие страницы. Поврежденный корешок. Многочисленные надрывы, загибы, разводы. Бумага рассыпается в руках.

На двадцать седьмой странице, на внутренних полях, – рисунок, представляющий сердце за решеткой, или просто случайная комбинация перпендикулярных и изогнутых линий (хозяйка была психологом).

На сто пятьдесят пятой странице еще каракули – миниатюрный конвертик или затонувшее одномачтовое судно.

Меня это слегка удивляет. Я никогда не видел, чтобы мама таким образом портила книги. С другой стороны, она, очевидно, так никогда и не заметила черный контур, которым в 1983 году я обвел портрет Тадеуша Котарбинского (30) в «Малой всеобщей энциклопедии». Я использовал фломастер Pentel. Блестящая тушь впитывалась в бумагу – я не понимал, какая сила велела мне так поступить с автором «Трактата о хорошей работе». И до сих пор не понимаю.

Больше рисунков я не нашел, зато на сто шестьдесят второй странице обнаружил микроскопическую прожженную дырочку. Может, это осталось на память после какого-то перерыва в электроснабжении. Мне сложно представить, чтобы мама читала «Эмму» при свечах. Она никогда не курила, но могла дать почитать книгу какой-нибудь курящей подруге (кризис в браке? проблемы на работе? что-то со здоровьем?). Если даже и так, запах дыма давно уже улетучился.

Она считала этот роман терапевтическим. Возвращалась к нему в минуты печали. Когда болела. Во время депрессий и исторических катастроф. Она купила «Эмму» в 1961 году – этот вывод я делаю на основании даты издания, – и в течение последующих пятидесяти лет перечитывала ее несколько десятков раз.