Вещи, о которых мы не можем рассказать

– Я сразу поняла, что она родственница, – бормочет Лия. – Но я же говорила тебе: я думала, что она охотница за деньгами, и к тому же я действительно не хотела расстраивать… – Она замолкает, и они обе пристально смотрят на меня, пока я не начинаю чувствовать себя невероятно неловко. Я осторожно отнимаю руки и приглаживаю волосы. Агнешка прочищает горло, затем объясняет:

– Простите нас, Элис. Лия просто не предупредила, что вы настолько похожи, вот и все. Пожалуйста, проходите в гостиную. Маме не терпится с вами познакомиться.

Мы с Зофией следуем за ней в просторную гостиную с большим количеством книжных полок, обставленную тяжелой антикварной мебелью. В глубоком кожаном кресле сидит миниатюрная пожилая женщина. Ее волосы тщательно уложены, она сильно накрашена, на ней изысканные украшения. Она ахает, когда я вхожу в комнату, и я улыбаюсь ей, но мне тоже хочется ахнуть, потому что я больше похожа на эту незнакомку, чем на свою собственную бабушку.

Я считала, что вполне могу обладать некоторой схожестью со своими дальними родственниками, живущими здесь, в Польше. Вот только в данном случае это гораздо больше, чем мимолетное сходство, и странная реакция Агнешки, когда она увидела меня, начинает обретать смысл. Я в упор смотрю на Эмилию – так же, как минуту назад Агнешка смотрела на меня. Эмилия встречает мой взгляд, в ее глазах изумление, и глаза эти уникального цвета, того же поразительно зеленого оттенка, что и у нас с Эдди.

Эмилия протягивает ко мне руки, и я вижу, что они дрожат. Я поспешно подхожу к ней, а затем, поскольку она сидит низко, мне приходится присесть на корточки, чтобы позволить ей взять меня за руки. Ее кожа мягкая и морщинистая, совсем как у Бабчи, и она смотрит на меня с удивлением, ее руки поднимаются и обхватывают мое лицо. Она плачет – две тяжелые слезы катятся по морщинистой коже щек и дальше, вниз, к шее. Она начинает говорить по-польски, скороговоркой, наполненной теми звуками, которые все еще кажутся мне такими чужими, и я даже не знаю, с кем она говорит и выражает ли она счастье или печаль.

– С ней все в порядке? – спрашиваю я Агнешку, которая садится рядом. Агнешка кивает, едва сдерживая слезы.

– Она потрясена. Она не понимает, как это возможно. Очевидно, что ты внучка моего дяди Томаша, – бормочет Агнешка. – Мама говорит, что ты ее копия – в ту пору, когда она была моложе. Но… Томаш умер в сорок втором году, не успев жениться на Алине, так что мы в растерянности… как она забеременела от него?

– О! – Я хмурюсь и качаю головой. Я чувствую себя так неловко, потому что не могу представить, насколько тяжело будет Эмилии услышать новость о том, что ее брат на самом деле не погиб во время войны. Но это нужно сделать, поэтому я набираю воздух в легкие и говорю: – Мне очень жаль, но это просто ошибка. Томаш – мой Па – умер только в прошлом году. У него была очень долгая, очень счастливая жизнь в Америке.

Внезапно раздается шквал скорострельной полькой речи. Агнешка, Эмилия, Лия и Зофия по очереди что-то говорят друг другу, а я продолжаю смотреть на Эмилию, которая плачет и гладит меня по лицу. По ходу разговора все они немного повышают голос – и для моих ушей это звучит как спор. Они резко замолкают, Зофия трогает меня за руку и мягко говорит:

– Элис, мы могли бы пообщаться с твоей бабушкой по видеосвязи, как ты думаешь? Эмилия хотела бы ее увидеть.

– Ты объяснила, что она сможет понимать их польский, но не сможет ответить им? – говорю я, осторожно отстраняясь от рук Эмилии, чтобы взглянуть на нее.

Зофия кивает.

– Я объяснила это. Эмилия утверждает, что сейчас же села бы в самолет и улетела в Америку, если бы все врачи не были идиотами, включая ее дочь. Ей не разрешают путешествовать из-за проблем со здоровьем, – тихо бормочет Зофия. Я улыбаюсь Эмилии, потому что она говорит в точности как моя бабушка, и достаю из кармана мобильный телефон.

– Вы собираетесь связаться с ней по фейстайму? – спрашивает меня Лия, и я киваю. Кажется, она отчаянно пытается угодить. Это полный поворот на сто восемьдесят градусов по сравнению с вчерашним днем в клинике. – Тогда позвольте мне взять большой макбук. У нее не самое хорошее зрение. Больший экран поможет Бабче лучше все разглядеть.

Сперва я думаю, что она говорит о моей Бабче, но потом понимаю, что она имеет в виду свою. И, конечно, в этом нет ничего необычного. Но меня, человека, который за всю свою жизнь не встречал никого другого, называющего бабушку «бабча», а не «бабуля» или еще каким-нибудь привычным словом, это поражает. Я быстро перезваниваю маме. Она у себя, но соглашается немедленно отправиться в клинику.

– С кем мы будем разговаривать? – спрашивает меня мама с некоторым подозрением.

– Мы нашли таинственную Эмилию Сласки, – объясняю я. – Сестру Па.

– Мне казалось, ты говорила, что вы зашли в тупик, – удивляется мама.

– Так и было, – соглашаюсь я. – Тупик снова открылся.

– Ты уверена, что это тот самый человек?

Я посмеиваюсь, глядя на Эмилию.

– Ты поймешь, когда увидишь ее.