Вещи, о которых мы не можем рассказать

– Томаш уже спланировал побег – он согласился выступить в качестве курьера, перевезти контейнер с фотопленкой через границу и встретиться с английскими солдатами. Алина должна была поехать с ним, но Томаш отказался уезжать, как только нацисты узнали о нем. Он беспокоился за Эмилию и ее приемных родителей, потому что в то время нацисты казнили целые семьи тех, кто помогал евреям. Это означало, что Алине пришлось уехать без него и перевозить пленку самой.

– Ничего себе… – говорю я, снова смотрю на экран и вижу, что моя бабушка тоже плачет.

– Эмилия говорит, что она нисколько не удивилась, когда Томаш рассказал ей, что сделала Алина, потому что Алина Дзяк была самой смелой девушкой, которую она знала. – Зофия еще минуту беседует с Эмилией, потом обращается ко мне: – Как я сказала вам у могилы, на время оккупации было практически невозможно выехать за пределы Польши. Алину пришлось тайно вывезти из зоны влияния Третьего рейха, через Восточный фронт, на советскую территорию, а затем каким-то образом она добралась до Америки.

– Она железная леди, – шепчу я. – И тем не менее… это удивительно. Что было на пленке?

– Томаш ей ничего не сказал, но Эмилия поняла это гораздо позже. Она думает, что это были фотографии из Освенцима. – Зофия умолкает, когда Эмилия снова начинает говорить. – Ой… тогда они решили, что с Алиной уедет Саул. Эмилия… ой… она думает, что Саул, вероятно, взял документы, удостоверяющие личность Томаша…

Мне требуется время, чтобы осознать все услышанное. Но потом это обрушивается на меня, как удар в живот, и шок настолько силен, что я перестаю дышать. Но у меня нет времени предаваться панике, потому что Эмилия все еще говорит, а Зофия все еще переводит. Я пытаюсь сосредоточиться на разговоре.

– После того, как Алина и Саул уехали, Томаш ранним утром пришел в дом Эмилии и разбудил ее семью. Она говорит, что он был очень расстроен и отчаянно спешил. Он передал Эмилии сообщение для Алины, а затем велел ее приемным родителям немедленно бежать. После этого он отправился сдаваться полиции.

– Зачем?! – беззвучно кричу я.

Зофия и Эмилия переговариваются, Зофия снова поворачивается ко мне:

– Томаш слишком много знал о евреях, скрывавшихся в этом районе. Он знал, что нацисты будут полны решимости найти его, и это неизбежно будет означать контрольно-пропускные пункты на дорогах. – Глаза Зофии перебегают с лица Эмилии на мое. – Эмилия говорит, что он был в полном отчаянии, пытаясь придумать альтернативу. Но единственный шанс, что нацисты не станут обыскивать грузовик, когда тот покидает район, был в том, чтобы прекратить эту охоту… и сделать это можно было только таким способом.

Я прикусываю губу, украдкой поглядывая на Бабчу. Она рыдает, а мама беспомощно топчется рядом. Эмилия продолжает хриплым шепотом, Зофия переводит:

– Эмилия говорит, что для нее большая честь наконец-то передать послание своего брата… что он будет ждать Алину на другой стороне, потому что даже после смерти он сдержит свое обещание и они воссоединятся.

Я смотрю на экран макбука. Челюсть моей бабушки расслабляется, и она печально стонет. Меня начинает мутить от избытка эмоций.

– Элис, – решительно произносит мама, и на экране появляется ее очень рассерженное лицо. – Что, черт возьми, происходит?!

Я знаю, что маме не слышно Зофию. Страстные заявления Эмилии звучат громко, голос Зофии – приглушенно, у моего уха.

«Я смогу сказать ей. Я смогу сказать ей».

– Мама, – лепечу я. – Пожалуйста, просто дай мне минутку…

– Но она так расстроена…

Эмилия что-то разочарованно произносит, и Агнешка настойчиво говорит:

– Не могла бы твоя мама вернуть камеру твоей бабушке?

– Мама! Пожалуйста! – умоляю я и, не в силах больше сдерживаться, начинаю реветь. – Это важно, – выдыхаю я сквозь слезы. – Пожалуйста, мам. Пожалуйста.

Мама рычит, объектив снова фокусируется на лице Бабчи.

– Еще одну минуту, а потом, если кто-нибудь не скажет мне, что происходит, я покончу с этим, – слышу я предупреждение мамы.

Эмилия ненадолго замолкает, давая подруге возможность осмыслить услышанное. Горе и печаль искажают лицо Бабчи, но вскоре в ее взгляде появляется что-то вроде облегчения. Эмилия снова говорит, и на этот раз ее слова падают медленнее – наконец-то Зофия за ней успевает.

– Она спросила Алину, все ли с ней в порядке… – Бабча кивает, машет правой рукой, давая Эмилии знак продолжать. – Она говорит твоей бабушке, что после окончания оккупации Томаша почтили как Праведника народов Мира – эту медаль мы видели на его надгробии.

Бабча теперь грустно улыбается, кивает – ее гордость очевидна. Это все важно и прекрасно, однако у меня в голове полнейший сумбур.

– Но Эмилия определенно сказала, что вместо Томаша из Польши с Алиной уехал Саул. Она абсолютно уверена? – всхлипывая, спрашиваю я у Зофии. – Потому что… дело в том… это значит, что мне придется рассказать маме…

Эмилия смотрит на меня и снова кладет руку мне на плечо. Она шепчет несколько слов Зофии, которая осторожно переводит: