Вещий князь: Ладожский ярл. Властелин Руси. Зов Чернобога. Щит на вратах

Андрей с Георгием, грамоте зело вострые, направились в скрипторий – небольшую летнюю хижину, даже, скорее, навес над длинным столом, сколоченным из крепких дубовых досок. Другие послушники, прихватив плетенные из лыка корзины, оживленно переговариваясь, миновали ворота и направились по тропинке к лесу, в сторону Сяргозера, куда и ходили обычно. Брат Григорий посмотрел им вслед, осторожно снял со лба божью коровку, выпустил – лети, мол. Господь миловал в это лето – комаров да слепней было мало, не то что в прошлом году, молитвами спасались да еще настоем из горькой коры дуба. Нынче совсем другое дело – почти что и нет кровопивцев, может, оттого что молились чаще? Да, скорее всего – от этого. Вот хорошо бы еще окрестить закоренелых хундольских язычников – отец Никифор велел братьям их привечать, да и сам не чурался и частенько проведывал Хундолу. Вот и сейчас, похоже, туда собрался. Подошел к колокольне, запрокинул голову, взглянул на послушника глазами нездешними.

– Спустись ко, брате Григорий, закрой за мною воротца.

Григория уговаривать долго не надо – вмиг слетел с башенки, пожелав настоятелю удачного пути, закрыл ворота на засовец. Хоть и нет здесь лихих людей, да мало ли… Ходили всякие слухи о поганых колбегах, да еще, говорят, кто-то побил на Воложбе-реке булгарских купцов с Итиля. Далеко, казалось бы, Воложба, не близко, да ведь это только на первый взгляд так кажется. Несколько дней пути – и вот она, Паша-река, а там и до Хундолы недалече.

Отец Никифор обернулся на полпути, помахал рукой послушнику, тот с улыбкой ответил, и вот уже высокая фигура настоятеля скрылась за белоствольным рядом берез. Хороший был человек отец Никифор, Добрый, внимательный, умный – и в вере Христовой истовый, настоящий подвижник! Много чего зная, много чего и рассказывал братии, и не только из священных книг. Говорил и о варягах, и о ладьях их с драконьими головами – драккарах, и о ромейском царстве, о далеких островах – Англии и Ирландии, о людях – рабах, вольных разбойниках – викингах, о королях и морских конунгах. И о киевском князе Олеге, что прозван Вещим. На свой лад называл князя отче Никифор, говорил не «Олег», а «Хельги», и было у него в этот момент в глазах что-то такое, словно бы вспоминал давнего-давнего друга. Григорий еще раз посмотрел на березовую рощу – настоятеля уж и не видно было – перевел взгляд в сторону ближнего леса, к озерку, где плескалась, играя, рыба.

Пройдя рощицей, Никифор остановился у опушки, прислушался. Никто за ним не шел – да и кому идти-то? Все было тихо, спокойно – стучал в лесу дятел, куковала кукушка, в кустах заливался трелью жаворонок. Перекрестившись, настоятель обители еще раз осмотрелся и быстро свернул с хундольской дорожки на еле заметную волчью тропу, круто забиравшую к югу. Стало заметно темнее – березы сменялись елками, затем потянулись овраги, урочища.

Потом снова начался смешанный лес – березы, осины, сосны с елями, изредка встречались липы. Тропка – видно было, что ею пользуются не только звери, но изредка и люди, – то расширялась, то вновь сужалась, да так, что меж деревьями приходилось протискиваться, то ныряла в овраги, то взбиралась на холмы, то петляла, огибая болота. Впрочем, отец Никифор прекрасно знал путь – шагал уверенно, быстро, с ходу перепрыгивая небольшие ручьи и поваленные бурей деревья. Углубившись в чащу, он обошел небольшое болотце и, пройдя вдоль реки, вышел к озеру, противоположный берег которого терялся в утренней туманной дымке. Выйдя на мыс, заросший орешником и ольхою, настоятель напился озерной воды и, ополоснув лицо, уселся в траву, прислонившись спиной к большому плоскому камню. В прозрачно-голубых волнах, выпрыгивая за мошкарой, играла серебром рыба, крякая, шумно проплыла в камыши утиная стая. Маленькие, только что народившиеся утята – смешные, пушистые, – нагоняя родителей, неумело били об воду крыльями. Никифор с улыбкой наблюдал за ними и словно бы чего-то ждал. Между тем солнце постепенно забиралось все выше, вот уже засверкало над самой головой, и настоятель нетерпеливо привстал, оглянулся, походил по мысу, снова уселся, недоуменно покачав головой. Вытер со лба пот, опять подошел к озеру, ополоснулся…

– Бог в помощь, отче, – послышался негромкий голос.

Никифор обернулся.

– Ну, наконец-то! Давно тебя дожидаюсь, Дивьяне. Как нынче охота?

– Хуже, чем всегда. – Охотник Дивьян – молодой парень лет семнадцати, невысокий, жилистый, темно-русый, с круглым лицом и непонятного серо-зеленого цвета глазами – присел рядом, у камня. – Неспокойно нынче на Шугозерье, – скорбно поведал он. – Наволоцкий староста Келагаст опять начал мутить воду. Захватил себе Пялью, Куневичи, да и этого показалось мало – положил глаз и на мою усадьбу, усадьбу рода Конди. А я ведь, ты знаешь, бобыль. Куда мне одному против целого рода? В общем, нет у меня теперь усадьбы. Лучше бы, конечно, помереть в схватке, чем так скитаться… но ты ведь говоришь, что живой я принесу больше вреда коварному Келагасту.