Ни Хянди, ни староста, ни коварный старец так и не заметили, что из кустов орешника за ними следили чьи-то внимательные глаза. Большие, цвета луговых васильков и синего летнего неба.
Пашозерские пришли к вечеру. Явились со стороны Черной реки, прошлись по хундольской дороге и, не заходя в селение, сразу двинулись к монастырю. Колокол как раз созывал отшельников к вечерне, и над лесом, озерком и лугом разносился малиновый благостный звон. Никифор самолично забрался на башню, видел, как вышли из лесу пятеро вооруженных рогатинами людей в круглых, отороченных белкою шапках. Узнав среди идущих Сагарма, пашозерского старосту, вспомнил, как еще по зиме вылечил его дочку. Стоявший рядом брат Андрей тоже узнал гостей и заулыбался. Хоть и славно жить в отшельничестве, а все ж радовались послушники новым людям, тем более старым друзьям.
– Приветствую тебя, брате Никифор! – подойдя к воротам, прокричал Сагарм – высокий, ловкий, с широкой каштановой бородой и такого же цвета кудрями.
– И мы всегда рады гостям, – вышел навстречу пашозерцам настоятель. – Да пребудет с вами Господня милость. – Никифор перекрестился. – Поздорову ли в вашем роду?
– Поздорову, – ответил Сагарм и тут же вздохнул: – Поздорову, да не все. Молодой Юкса, из лучших наших охотников, занемог в лихоманке. Вот и пришли к тебе, брате Никифор. Не пошел бы ты с нами, не посмотрел бы болящего?
– Конечно, схожу. – Никифор кивнул. – Пока соберусь, вы в трапезную зайдите, откушайте что Господь дал!
Заглянув в свою келью, монах сложил в заплечную суму висевшие на стене сушеные травы, топленый барсучий жир, еще какие-то снадобья в плетеных березовых туесах. Выйдя на двор, обратился к гостям:
– Я готов, братие! – И предупредил послушников: – Вернусь завтра к обедне.
Не так уж и далеко было идти до Пашозера по хундольской дорожке мимо Черного озера, вдоль болотины, дальше – берегом неширокой Сарки-реки, а там уже и вон они, селища пашозерцев. Зимой на лыжах по охотничьим тропкам и не один раз можно было туда-сюда сбегать, от обители до Пашозера. Сейчас, правда, болот по пути много, но и так идти недолго, к ночи вполне можно добраться, к тому же ночи сейчас стояли светлые.
Юкса – молодой веселый парень – метался в бреду, горячий, как угли. Прочитав про себя молитву, Никифор подержал его за руку, приподнял пальцами веки, оглянулся.
– Хорошо бы положить его в отдельную хижину, и чтоб никто туда не входил, кроме того, кто ухаживает за больным.
– Сделаем, как скажешь, – согласно кивнул Сагарм и, отвернувшись, тут же отдал распоряжения слугам.
Никифор наклонился ближе к больному, приложив ухо к груди, послушал дыхание.
– Я дам ему отвар и оставлю вам травы, – распрямившись, произнес он. – Кто пользует больных в селении? По-прежнему старая Аныпа?
– Она.
– Пусть. Трав и Аныпа знает изрядно. Если Юкса не умрет до утра – значит, будет жить.
Юкса не умер. Наоборот, напоенный отварами, уснул, дыхание его было еще слабым, но уже не таким прерывистым, как прежде. Сагарм радовался.
– Не знаю, как и благодарить тебя, Никифор!
– Благодарите Господа. И не забудьте натереть болящего на ночь барсучьим салом.
Простившись с пашозерцами, Никифор перекрестился и направился в обратный путь. Шел не спеша, наслаждаясь утренней свежестью, запахом сладких луговых трав и первыми лучами солнца. Выйдя к Черному озеру, повернул, огибая Хундолу и таким образом укорачивая себе путь. Внезапный порыв ветра принес свежий запах пожарища, Никифор повертел головой, увидав поднимающийся за лесом дым, резко прибавил шагу. Вот и болотце, ручей, озерко… А вместо обители – догорающие головни и трупы послушников. Все восемь, они лежали головами в сторону озера Злого духа.
Глава 11
На живца
Мы несколько иначе смотрим на разбои, упоминаемые летописцем… Отождествление их с классовой антифеодальной борьбой нам представляется натяжкой, данью концепции о феодальной природе Киевской Руси.