Вещий князь: Сын ярла. Первый поход. Из варяг в хазары. Черный престол

– «Господь позвал меня в путь», – прочитал ярл. Написано было местным письмом – глаголицей – кою Хельги старательно изучал в последнее время. – «Дела мои нужны Господу и, я верю, основав обитель, козни препоганого языческого волхва будут разрушены благодатью Божией. Прощайте же, и да поможет вам Бог».

– Да поможет вам Бог… – грустно повторил ярл. – Просмотрели мы Никифора… Просмотрели.

Глава 11 Из огня да в полымя

Когда буря

Разбила наш дом
И черное небо нас ослепило
Мы теснее прижались друг к другу
И так испытали то,
Что дальше
Случилось.

Элизабет Борхерс «Непогода»

Сентябрь 863 г. Киевщина

Мечислав-людин выехал к Любомире засветло – покуда до Притыки доедешь, уже и рассветет вовсю. Лошадь, однако, не гнал, не спеша трусил себе по дорожке, то ныряющей в кусты, то взбегающей на холмы, поросшие березой и дубом. По правую руку синела река, а по левую, сколько хватало глаз, тянулись поля, уже почти сжатые, лишь кое-где оставалось еще жито, да и там с утречка раннего трудились земледельцы. Желтое жнивье словно спорило своим цветом с солнцем, недаром и прозвали этот месяц – руян – «желтый», а еще называли хмурень. Правда, небо пока не хмурилось, не истекало дождями, оставаясь по-летнему чистым, но ясно уже было – не за горами настоящая осень, с грязью, проливными дождями и ветром.

Доехав до излучины, Мечислав резко повернул коня в кусты – знал прямую дорогу. На росной траве за кустами едва виднелись две колеи – следы повозки Любомиры, частенько наведывавшейся сюда то за сеном – на лугу стояли стога – то за речным песком – чистить домашнюю утварь, то за камышом – перекрыть крышу. Много было работы в любомирином хозяйстве.

Где-то впереди послышался вдруг гневный собачий лай. Мечислав на всякий случай отцепил от седла рогатину. Зашуршали кусты и, раздвигая ветви могучей грудью, на тропу выскочил огромных размеров пес необычной желто-палевой масти. Пес яростно рычал, скаля острые зубы.

– Тпрруу, – придержал коня Мечислав и широко улыбнулся собаке: – Орай, Ораюшко, что ж ты лаешь, аль своих не признал?

Пес перестал лаять, однако и особого дружелюбия не выказывал – крутился вокруг всадника, лишь изредка подергивая хвостом, да все оглядывался на кусты, видно, ждал хозяйку. И дождался: бесшумно обойдя Мечислава сзади, на тропинке возникла Любомира – высокая, крепкая, словно башня Детинца, с грубым неприглядным лицом, скорее даже – ликом. Цыкнула на собаку – Орай поджал хвост, заскулил обиженно, искоса посматривая на хозяйку, дескать, хотел ведь как лучше, и вот…

– Ну, здрав будь, Мечиславе.

Хозяин щековицкой корчмы, вздрогнув, обернулся.

– Испугала ты меня, Любомира, – честно признался он. – Никак не привыкну к шуткам твоим.

– А пора бы! – усмехнулась женщина и вдруг бросила на Мечислава такой умильный взгляд, какой вряд ли кто ожидал от крепостной башни. – Ране тебя ждала. Чего не ехал?

– Некогда было. – Мечислав улыбнулся. – Теперь вот нашлось времечко.

– Ну, езжай, коли нашлось, – Шагнув вперед, махнула рукой Любомира и, подумав, добавила: – А парень твой в амбаре заперт. Пытался, змей, убежать – пришлось Орая на двор выпустить.

– Справная ты баба, Любомира, – одобрительно кивнул Мечислав.

– Я-то справная, – со вздохом сказала женщина. – Только вот мужик… нечастый гость у меня.

Мечислав не выдержал, соскочил с коня. Пес тут же зарычал…

– Привяжи-ко Орая, люба! – страстно прошептал он, с томлением глядя на Любомиру.

– А и не надо привязывать, – тоже шепотом отозвалась она и, повысив голос, приказала: – Домой, Орай! Домой.

Мохнатый хвост Орая еще не успел скрыться в зарослях, как любовники с жаром бросились друг другу в объятья. И хоть Мечислав-людин не уступал крепостью медведю, не сладко ему пришлось в крепких руках Любомиры. Уж она потрепала его изрядно, да Мечислав тому и рад был – нечасто случалось ему любить такую женщину, что по всем статьям могла дать фору любому мужику.

– Ох, люба! – закрыв глаза, кричал он. – Сладко-то как! Сладко…

Две Любомирины девки – Онфиска и Лобзя – под стать хозяйке: сильные, огромные, неприветливые – чинили частокол. Онфиска обтесывала топором бревно – любо-дорого было смотреть, как играл топор в ее руке, не у всякого мужика этак играет. Лобзя стояла рядом, строго присматривая за тем, как две приблудные девки – чернявая и белявая – копают яму. Попробовали б не старательно – хороших тумаков получили бы! Чернявую звали Любимой, а белявую – Ладиславой. Еще была у них третья подружка – веснушчатая рыжая Речка, совсем еще мелкая девка, а уж смешная – Онфиска с Лобзей, как ее видели, так от смеха едва слюнями не давились. Просили хозяйку:

– Ой, убери ты ее от греха, тетка Любомира, не то лопнем.