Вещная жизнь. Материальность позднего социализма

Для утверждения региональной специфики архитектурные объекты играли не менее важную роль, чем люди, так как при правильном подходе они могли служить материальным свидетельством древней карельской истории. В 1947 году правительство Карело-Финской ССР пригласило двух московских архитекторов совершить поездку по карельским селам для «обследования, учета, обмеров, фотографирования памятников архитектуры и предметов народного творчества и принятия первоочередных мер по их сохранению»[217]. Одним из архитекторов был Александр Ополовников, родившийся в Рязанской губернии в дворянской семье и в 1939 году с отличием окончивший Московский архитектурный институт. Руководителем его дипломной работы был Моисей Гинзбург.

В профессиональной деятельности Ополовников пошел по другому пути, нежели Гинзбург. Он стал одним из главных теоретиков и практиков советского движения в защиту памятников архитектуры, участвуя во множестве проектов, направленных на сохранение и реставрацию архитектурных объектов Русского Севера. После экспедиции в карельские деревни в 1947 году руководство Карело-Финской ССР поручило Ополовникову реализацию программы по сохранению, реставрации и собиранию памятников деревянного зодчества. Летом 1948 года перед архитектором поставили первую задачу – отреставрировать Успенскую церковь в Кондопоге. На следующий год Ополовникова назначили главным специалистом по реставрационным работам в Кижах и ответственным за преобразование острова в музей деревянного зодчества под открытым небом. В 1951 году под его руководством в Кижи перевезли дом XIX века и амбар – первые объекты в коллекции музея. В 1955 году, когда атмосфера в стране после смерти Сталина стала более свободной, Ополовников разработал масштабный проект по расширению музея и лично руководил перемещением в Кижи двадцати четырех объектов со всей Карелии[218].

В стратегиях реставрации Ополовников руководствовался эстетическим восприятием пейзажа Русского Севера (как пейзажа лирического), а не социальным (как архаичного). Среди материалов, собранных им во время экспедиций по карельским деревням, присутствуют не только схемы и планы сохранившихся исторических сооружений, но и схематичные наброски окружающего ландшафта. Например, на составленном Ополовниковым в 1954 году плане бывшего Муромского монастыря на Онежском озере, откуда на остров Кижи перевезли построенную в XIV веке церковь Воскрешения Лазаря, фигурируют (помимо самой церкви) окрестные бревенчатые постройки, деревья, берег озера и даже привязанные к причалу лодки[219]. Продумывая концепцию музея под открытым небом в Кижи, Ополовников делал упор на эстетическое единство архитектуры и пейзажа. Он подчеркивал:

«Памятник архитектуры – это не только он сам, само здание, стоящее изолированно от его окружения. В понятие „памятник архитектуры“ входит также и среда, где он находится: и природная, и архитектурная. Среда, которая так или иначе соотносится с художественным образом памятника и так или иначе воздействует на наше восприятие этого образа. Отсюда следует, что, предусматривая реставрацию памятника, надо как-то сохранить, а в отдельных случаях и по-своему реставрировать его окружение. Отсюда же можно сделать еще один существенный вывод, полезный не только архитекторам-реставраторам, но и органам охраны памятников архитектуры. Проекты охранной зоны, зоны регулируемой застройки и благоустройства территории, непосредственно примыкающей к памятнику, должны либо входить в состав проекта реставрации, либо обязательно прилагаться к нему»[220].

Чтобы удовлетворить политический запрос руководства Карело-Финской ССР на исконные нарративы и объекты, Ополовников сформулировал теорию сохранения архитектурного наследия как музеефикации исторического ландшафта. Он дал базовое определение музею под открытым небом как «собранию памятников архитектуры, экспонируемых на фоне типичного для них природного пейзажа»[221]. Поэтому, обдумывая концепцию музея «Кижи», Ополовников стремился создать такой ландшафт, дидактическое и политическое содержание которого оказалось бы легко доступно местной публике (к 1948 году между Кижами и Петрозаводском, столицей Карелии, установилось регулярное сообщение)[222]. Практическая ценность народного зодчества была сведена к нулю, так как оно превратилось прежде всего в исторический символ, предназначенный для визуального восприятия. Лиризм северного ландшафта в переводе на язык политики трансформировал местные сообщества в экзотические заповедники исконной древней культуры русских и карелов. «Русский Север и Карелия – это грандиозный единственный в своем роде исторически сложившийся заповедник народного деревянного зодчества», – писал Ополовников в книге о музее в Кижах[223]. Этот искусственный подход, где история переплеталась с природой, а архитектура воспринималась эстетически, как часть природного ландшафта, неизбежно привел к тому, что созданные Ополовниковым Кижи расходились с практиками народного зодчества Русского Севера.