Вещная жизнь. Материальность позднего социализма

Массовое распространение в советских квартирах телевизоров сопровождалось еще одним любопытным феноменом, в 1970‐е годы преобразовавшим пространство советского жилища, – появлением стенки, массивного шкафа от пола до потолка, размещавшегося вдоль более длинной стены прямоугольной гостиной в советской квартире со стандартной планировкой и пришедшего на смену более разношерстной мебели хрущевской эпохи[515]. Сьюзан Рид, проследившая динамику этих изменений, сделала акцент на стремлении государства просвещать и воспитывать и истолковала их как модернистскую кампанию, направленную на насаждение нового, социалистического, отвечающего нормам гигиены и упорядоченного образа жизни среди населения, бóльшую часть которого составляли люди, переехавшие в город из сельской местности, или их дети. Современный, лаконичный дизайн стенки призван был помочь обитателям квартир освоиться в роли жителя современной социалистической страны[516]. Сергей Ушакин подчеркивал функциональный характер стенки, обусловленный поворотом в сторону большей практичности, который произошел в советском дизайне интерьера в постсталинский период[517]. В то же время стенка и телевизор вместе положили начало вуайеристской революции в советском жилище.

Стенка как разновидность мебели соединяла в себе шкафы из массивного дерева и со стеклянными дверцами. Последние превращали ее в зрелищный объект: гордые обладатели стенок изо всех сил старались заполнить застекленные полки вещами, обладавших высоким социальным статусом: фарфоровыми сервизами, хрусталем, ценными сувенирами. Все эти предметы были дефицитом; покупка стенки и таких престижных товаров, как сервиз из ГДР или богемское стекло, требовала находчивости, связей (блата), везения и терпения. Бывшие советские туристы часто упоминают, как доставали эти ценные предметы и привозили их в СССР[518]. Драгоценные сервизы и хрусталь ставили на стол только в самых торжественных случаях несколько раз в году; все остальное время они пребывали за стеклянными дверцами, словно в витрине домашнего музея: их не трогали – на них любовались.

Стенка и телевизор способствовали реорганизации гостиных позднесоциалистической эпохи по законам визуального наслаждения. Понимание пространства советского жилища в вуайеристских терминах не было чем-то новым. Присущее советскому «среднему классу» в послевоенные годы пристальное внимание к домашнему очагу, описанное Верой Данэм в книге «В сталинское время» (In Stalin’s Time), в значительной мере было связано с желанием создать домашнюю обстановку, в которой предметы советского быта в сочетании с телами образовали бы «маленький, веселый, светлый рай». Однако в условиях послевоенного дефицита всего, кроме разве что товаров первой необходимости, создать такой рай было практически немыслимо, и, как показывает Данэм, функцию изображения быта в прекрасных вымышленных интерьерах взяла на себя художественная литература конца сталинской эпохи[519]. Сьюзан Рид и Стивен Харрис, в свою очередь, показали, что в постсталинскую эпоху быть современной социалистической личностью стало означать иметь квартиру с современной обстановкой[520]. Именно предметы домашней утвари своим современным видом выражали социалистическую идентичность вместе со своими владельцами (а иногда вместо них). Перформативность советских интерьеров сама по себе подразумевала присутствие вуайеристского взгляда, не принадлежавшего хозяевам квартиры, а сформированного практическими пособиями и художественной литературой. Ирина Крюкова, анализируя историю дизайна интерьера в постсталинскую эпоху, описала этот процесс в пространственных категориях – как преобразование советской квартиры из места, где домашняя утварь заслоняла обзор и мешала движению, в проницаемое пространство, радовавшее глаз:

«Занимая ‹…› непомерно много места, она [мебель послевоенного десятилетия. – А. Г.], кроме того, создавала еще зрительное ощущение тесноты, превращала комнаты в мрачные коридоры, узкие щели ‹…› До сих пор еще в должной мере не оценена та невероятной трудности работа архитекторов, художников, конструкторов, целых заводских коллективов, которая в короткие сроки в конце 50‐х – начале 60‐х годов привела к решительному преобразованию мебельного дела ‹…› Каждый предмет мебели, казалось, старался стать незаметным, сжаться в объеме ‹…› Господствующими линиями стали горизонтали и в меньше степени – вертикали, все стремилось превратиться в плоскость»[521].