Весна

— Куда ты идешь в такую темень? С ума, что ли, сошел? Там убитых и раненых — тысячи… Где ты найдешь своего прапорщика?

— А спички на что?

— Там же турки хозяйничают.

— Начо турок не боится, — крикнул Начо и бросился через ущелье к горящему городу.

Добравшись до огромного пожарища, ополченец на мгновенье заколебался — идти ли ему налево, через Бадемлик, или направо, через густые заросли черешни. Несколько минут он вглядывался в стоявшие на окраинах Загоры одинокие мазанки, еще не охваченные пламенем, затем осторожно пополз направо, но вскоре натолкнулся на бесконечный турецкий лагерь. Он увидел островерхие палатки, костры, винтовки в пирамидах и решительно свернул к городу. Он бежал по улицам, мимо горящих домов, перепрыгивая через трупы зарубленных людей, обугленные балки, валявшуюся повсюду домашнюю утварь. Обожженный, задыхающийся, Начо достиг Чадыр-могилы и нашел то место у белевшей в темноте Новозагорской дороги, где он потерял своего молодого начальника. Луны не было. Только высоко в небе мерцали звезды. Начо споткнулся о труп. Нагнулся, стал ощупывать: холодные руки, плечи. Чиркнул спичку — турок. Побрел дальше…

Светало. На левом берегу Тунджи, у колеса маленькой ветхой мельницы, стояли двое часовых и смотрели на юг — в сторону ущелья. Красное, как гранат, небо бледнело. От реки веяло упоительной прохладой. Вдруг за ивами послышался плеск. Кто-то переходил реку. Кто-то шел к мельнице. Часовые вскинули ружья, прицелились.

— Эй, уберите ружья! Или не видите, что это я? — раздался голос Начо. Часовые, узнав его, опустили оружие.

Еле держась на ногах от усталости, Начо вышел из реки и побрел по песку. На плече он нес Алексея Оленина. Голова и руки прапорщика безжизненно свисали. Тяжело вздохнув, ополченец осторожно опустил своего раненого командира на траву. Затем пощупал его лоб, приложил ухо к груди. Долго слушал.

— Не остановилось, — сказал он, — бьется. Спас я моего милого Алешку!

И Начо вытер лоб рукавом рубахи.

Прошло три недели. Засыпанная градом пуль, вспаханная снарядами турецких орудий, напоенная героической кровью русских солдат и болгарских ополченцев Шипка была уже при смерти. На горных склонах лежали трупы более чем трех тысяч ее защитников. Оставшиеся в живых скрывались в неглубоких траншеях и за каменными глыбами. Патроны были израсходованы, затворы винтовок сломаны. Солдаты встречали оттоманские орды холодным оружием, камнями и стволами деревьев. Одна за другой замолкали русские батареи — Стальная, Круглая, Центральная… А со стороны Малого Бедека непрестанно ревела, извергая страшное пламя, девятипушечная батарея турок.

Три дня и три ночи у защитников Шипки не было ни крошки хлеба, ни капли воды. В горле пересохло, губы трескались от жажды. Майор Редькин, командовавший ополченцами на вершине святого Николы, приказал сломать древко батальонного знамени и спрятать полотнище, чтобы оно не попало в руки врага. Пушкари вынули замки из орудий. Сулейман-паша бросил на Шипку все свои батальоны. Еще накануне вечером он послал донесение султану.

«В моих руках, — писал он, — обе дороги, которые ведут из Габрова к русским позициям, мною захвачены источники, из которых русские пользовались водой. И если будет на то воля аллаха, и если противнику не удастся спастись бегством, — я его уничтожу».

И вот деспот, угнетавший страну в течение пяти веков, замахнулся окровавленным ятаганом, чтобы разом отсечь головы немногим оставшимся защитникам и водрузить над Шипкой стяг с полумесяцем.

Едва только перевалило за полдень, как в тыл защитников Шипки прорвались первые турецкие солдаты. Начо увидел их с Орлиного гнезда. Он закусил губу и весь задрожал от горя и отчаяния. Ему казалось, что какая-то невидимая и сильная рука, схватив за горло, душит его. В последний раз размахнулся он своим ружьем и прикладом его свалил двух турок, высунувших головы из-за камней и пытавшихся взобраться к нему. Уничтожив врагов, Начо тяжело перевел дух и обернулся. Число турок, отрезавших путь к отступлению, быстро возрастало. Все погибло! Конец! Силы покидали железного болгарина. Его качнуло, как дерево, которому достаточно одного удара топора, чтобы рухнуть. А вот появились и всадники. Летят один за другим вдоль Зеленого дерева. Пошли в наступление! Но почему их по двое на каждой лошади? Сначала Начо показалось, что это турки, и в глазах у него потемнело. Но, потерев лоб, он увидел русские фуражки, обнаженные сабли, взмыленных коней и услышал, как над горами загремело могучее, продолжительное, грозное «ура-а-а!».