Весна

И паровоз помчал платформу опять к Медковцу. Повстанцы долго смотрели вслед удалявшейся пушке, славно потрудившейся для дела революции, — она овладела Берковицей, прогнала неприятеля за Петрохан и заставила смолкнуть царские орудия у Бойчиновцев. Словно высеченный из черного мрамора, прямой, грозный и бесстрашный, стиснув кулаки, стоял на платформе медковский поп. Когда поезд скрылся за поворотом и незабываемая эта картина исчезла из виду, юнаки-лопушанцы впервые за все время понуро опустили головы. Тяжело стало у них на душе. Кто-то уныло проговорил:

— Нету больше с нами бравой попадьи отца Андрея…

В четверг поп Андрей навел свою пушку на Медковец. Последний снаряд он послал по медковским мироедам и душегубам. Прежде чем бросить орудие, он наклонился к нему и, сняв камилавку, поцеловал его умолкшее жерло. Молчаливый и печальный, зашагал он Габровницким оврагом к своему селу. А в пятницу вечером враги схватили его неподалеку от Медковца, когда он перелезал через ограду сельской мельницы. Связали ему могучие руки и велели:

— Иди!

В воскресенье 30 сентября 1923 года глашатай медковской общинной управы обошел с барабаном село и огласил приказ военного коменданта: всем жителям явиться на станцию, где будет повешен поп-бунтовщик.

Понуро потянулись по улицам мужчины и женщины, старики и дети.

С болью в сердце, с печалью в глазах шли они проститься с человеком, который первым встал под знамя великого народного восстания и последним покинул неравный бой. И они увидели его — привязанного к фонарному столбу перед самой станцией. Палач с ног до головы опутал его веревкой, накрепко притянув к столбу. Ноги отца Андрея висели в воздухе. Ступни не доставали до земли. Только кончики пальцев едва касались горячей от солнца дорожной пыли.

С всклокоченной бородой и спутанными волосами, гордо подняв голову, устремив взгляд вдаль, этот мученик и народный герой, стиснув зубы, мужественно переносил глумления, издевки и удары, которыми осыпали его палачи. Те, кто еще вчера дрожали при одном его имени и в панике прятались куда попало, заслышав грохот его пушки, теперь хлестали его ветвями терновника, приподнимаясь на цыпочки, чтоб дотянуться до лица, осыпали его площадной бранью, били кольями, выдернутыми из плетней. А он молчал. И грозным было это молчание. Алая струйка крови сбегала от носа к губам.

Матери крепче прижимали детей к груди. С побелевшими губами, с дрожью в коленях, подходили к месту казни слабые духом, а люди сильные старались встретиться с мужественным взглядом приговоренного.

На площади у станции палачи установили виселицу для попа Андрея. Приволокли стол и табурет, поставили у одного из телеграфных столбов, высоко на столбе укрепили веревку, сделали петлю. Отвязали от фонаря свою жертву. Ноги у попа Андрея затекли, и он повалился на землю, но тут же встал и твердыми шагами направился к виселице. Руки его были скручены за спиной. Прохладный сентябрьский ветерок метнулся ему навстречу, ласково коснулся лба, нежно шевельнул растрепанные волосы.

Это была последняя ласка в его жизни. Его поставили на стол, развязали руки. Поп обвел прощальным взглядом далекие поля, сады Медковца, тысячную толпу народа. Женщины поднесли к глазам фартуки, послышались всхлипывания.

Какой-то фельдфебель с толстой шеей и широкими нашивками на погонах стал у стола, широко расставив ноги, и крикнул:

— Говори, поп!

— Что говорить? — глухо спросил поп Андрей.

— Кто были те, что шли за тобой?

— Со мной был весь народ! — громко воскликнул повстанец, и глаза у него сверкнули.

— Назови имена, тебя ждет виселица!

— Сегодня вы меня повесите, но завтра повесят вас! Приберегите веревку для себя, убийцы!

— Молчать! — взревел один из царских офицеров, замахнулся саблей, изо всех сил ударил попа Андрея и крикнул палачу: — Чего ждешь? Накидывай петлю!

— Становись на табурет, поп! — невнятно пробормотал палач. Руки у него дрожали.

Поп Андрей ступил на табурет. Палач взялся за петлю, и руки его задрожали еще сильней.

— Меня вешаешь, а сам дрожишь! — проговорил поп Андрей, выхватил петлю из его рук и надел ее себе на шею. Сам оттолкнул табурет и повис. Изверги схватили нижний конец веревки и натянули ее.

Женщины и дети испустили душераздирающий крик. Чей-то громкий голос взлетел над толпой:

— Настоящий апостол! Левский!

— Кто посмел? — заорал сиплым голосом тот самый офицер, который ударил саблей попа Андрея.

Он обвел взглядом многолюдную толпу, но встретил такую обжигающую ненависть, что мурашки поползли у него по спине.

Налетел ветер, поднял густую пыль. Зашелестели сухие листья кукурузы.

Перевод Б. Ростова.

ГОСТЬ

Командующий фронтом обернулся к вошедшему в его рабочий кабинет полковнику и сказал: