Весна

— Искать ветра в поле… у Завоя на Черне. Не знаю, как и доберусь на одной-то ноге.

— Много багажа везешь с собой, братец.

— Это не мой. Рота-то чуть не вся — земляки. Встретят, так все в руки и будут смотреть. Голодный народ, ничего не поделаешь. Гостинцы от жен. Мрет наш брат в окопах с голодухи.

— Наш брат мрет с голоду, а правительство еще и против России пушки повернуло. Мало им одного фронта…

В этот момент в коридоре появился очкастый лысый военный с золотыми погонами. Он внимательно оглядел сидящих в купе и медленно пошел дальше.

Солдат вздрогнул: полковник!

— Ну, сейчас вылечу отсюда пробкой…

Не успел солдат договорить, как полковник вернулся, рванул со злостью дверь и крикнул:

— Солдат!

Раненый вскочил и отдал честь.

— Слушаюсь, господин полковник!

— Ты знаешь, что этот вагон не для тебя?

— Так точно, знаю, господин полк…

— Тогда что ты здесь делаешь?

— В других вагонах не было мест, господин полковник.

— Он ранен, с трудом двигается, а состав действительно переполнен. Здесь есть свободное место, пускай останется, — вмешался штатский.

— Это не ваше дело! А ты на первой же остановке — марш отсюда. Слышишь?

— Слушаюсь, господин полковник!

С треском задвинув дверь, полковник зашагал к своему купе.

Как только поезд замедлил ход, солдат снова взвалил на плечи ранец, снял с полок сумки и, горько усмехнувшись, сказал:

— Выгнали меня из рая. Для них мы не люди. А не выполнишь приказа — в трибунал угодишь.

Пассажир помог солдату добраться до соседнего вагона и устроил его там на тормозной площадке. Руки у него дрожали от возмущения.

Когда поезд тронулся, полковник снова появился возле купе, решив проверить, исполнено ли его приказание. Черноглазый молодой человек, сидевший один, поднялся ему навстречу.

— Вы совершили недостойный поступок, господин полковник.

— Что?! — вскрикнул полковник.

— Повторяю: вы совершили недостойный поступок. Вышвырнули из полупустого вагона раненого болгарского солдата.

— Понимаете ли вы, что такое военные законы?

— Кроме ваших, военных законов, есть еще другие, человеческие, в которых вы, очевидно, не разбираетесь. Этот несчастный хромой солдат — жертва вашего безумия; вместо того чтоб сеять хлеб или хотя бы остаться в госпитале до полного выздоровления, он снова спешит на фронт, а вы даже не позволяете ему провести несколько часов в тепле. Вы просто вытолкали его отсюда!

— Кто вы такой, что позволяете себе разговаривать со мной таким тоном?

— Я — депутат Народного собрания.

— Имя?

— Георгий Димитров, член партии тесняков.

— Куда едете?

— Я не обязан вам докладывать.

— Солдатский бунт намерены поднять! Я вас еще проучу!

— Не вам учить меня, но тот, кого вы вышвырнули, не забудет вас никогда!

Из соседних купе стали выглядывать офицеры. Полковник круто повернулся и, покраснев как рак, со свирепым видом зашагал по коридору.

В этом поезде, следовавшем в 1917 году на Южный фронт, встретились трое. Один — представитель тех, кто, по выражению Антона Страшимирова, позднее «резал свой народ так, как и турок его не резал». Другой — труженик, отец тех ребят, что спустя четверть века взялись за оружие и гайдуцкими тропами Ботева и Левского ушли в горы. Третий был один из величайших мужей нашей эпохи, неустрашимый борец за правду и коммунизм. В тот дождливый день он ехал на Южный фронт, чтобы рассказать болгарским солдатам о первых зарницах Великой русской Октябрьской революции. За описанное нами заступничество он был осужден на три года тюремного заключения…

Моросил холодный ноябрьский дождь. Вагоны толкали друг друга, словно овцы, подгоняемые озлобленным пастухом.

Перевод Б. Диденко.

ПОП АНДРЕЙ

«Эй,

       повесить попа!

Этот красный поп

без креста,

без молитвы

                    ляжет в гроб!»

У столба телеграфного

был он поставлен.

Подошел палач.

«Капитан!

Веревка готова».

Вдали — темный контур

Балкан.

И небо сурово.

Поп стоял у столба,

как огромный утес,

как гранит[11].

Гео Милев

Повстанец, стоявший на часах у дверей Главного революционного штаба, нажал ручку, открыл дверь и вошел.

Руководитель восстания сидел, склонившись, с красным карандашом в руке над расстеленной на столе большой картой. Сосредоточенно, внимательно изучал ход боевых действий.

— Товарищ Димитров, — тихо произнес часовой, — товарищ Димитров… сладу с ним нет, лезет и все тут.

— Кто?

— Поп какой-то.

— Какой еще поп? — удивленно спросил Димитров и положил карандаш на карту.

— Повстанец из села Медковец.

— Поп? Повстанец? Пускай войдет.

Поп Андрей с шумом переступил через порог и, протянув Димитрову руку, пробасил:

— Я ему говорю: да пропусти ты меня, парень, а он переговоры разводит. Поп Андрей Игнатиев из села Медковец, повстанец! — представился он.

Димитров пожал ему руку и сказал:

— Присаживайся, отче.

Оглядел его с головы до пят.